Пришла пора вспомнить о великом человеке, который стал одним из символов пытливого русского исследовательского ума, который не боится подниматься в фантастические выси, не боится показаться прожектером и фантазером. Смелость уме – первое, что было присуще Константину Эдуардовичу Циолковскому.
Константин Циолковский
Почему Константин Циолковский называл себя «двигателем прогресса»?
165 лет назад, 17 сентября 1857 года, в большой семье уездного лесничего, в селе Ижевском Рязанской губернии, родился Константин Циолковский. Одним из его предков по отцовской линии был знаменитый Северин Наливайко – гетман Запорожского войска, устроивший бунт против поляков и погибший после предательства соплеменников. Бунтарский дух был свойствен и Циолковскому – только проявлялся он не в военных делах, а в чертежах, книгах и мечтаниях.
По прозвищу Птица
Он не любил автобиографий и исповедальных разговоров, не говоря уж об интервью. Мыслитель, вечно устремлённый в будущее, говаривал: «Противно копаться в старом не потому, что оно плохо, а потому, что я рвусь вперед к новым работам и достижениям». Циолковский даже никогда не сообщал (или действительно не помнил?), сколько у него в точности было братьев и сестер. Около тринадцати – и всё. Он получил домашнее прозвище, во много предвосхитившее судьбу – Птица. И так любил фантазировать, что даже платил по копеечке младшему брату за то, что тот выслушивал его рассказы. Он до последних дней жизни очень серьезно относился к слову «мечта», считал его вполне научным понятием, самым лучшим предвестием любого открытия, любого технического прорыва.
С десяти лет, после опасной скарлатины, Константин почти не слышал. Этот недуг помог мальчишке сосредоточиться на книгах. Самых разнообразных. «Глухота – ужасное несчастье, и я никому ее не желаю. Но сам теперь признаю ее великое значение в моей деятельности», – писал Циолковский. Он боялся драчливых и шумных погодков, почти ни с кем не общался. Можно быть только удивляться, что столь болезненный и трусоватый мальчик любил скорость. В 14 лет он конструировал самодвижущиеся коляски, которые приводили в движение спиральные пружины. А особенно любил экипаж с мельничными крыльями, на котором можно было, в прямом смысле, прокатиться с ветерком.
Гений среди людей
Гением Циолковский себя считал всегда. В юности у него был платонический роман в письмах. И Константин Эдуардович уверял предмет своего интереса, что он «такой великий человек, которого еще не было, да и не будет». Уже тогда он любил рассуждать о тяжелой судьбине великих людей – разумеется, считая себя одним из таких непризнанных титанов мысли.
«Судьба мыслителей, или двадцать лет под спудом», «Гений среди людей» – на эту тему он написал немало статей с броскими названиями. «Первые изобретатели паровых машин были отвергнуты, не поддержаны и между ними забыт один русский рабочий Ползунов… Мейера, основателя механической теории теплоты, недавно осмеяли ученые. Колумб возбуждал веселый хохот среди передовых людей своего времени, великий Лавуазье был казнен революционными партиями… Конструктор холодильных машин Казимир Телье на днях умер в нищете… Галилей был приговорен к сожжению… Паллиси, изобретатель фаянса, сжег крышу своего дома, чтобы закончить опыты… Кеплер сидел в тюрьме… Коперник дождался издания своего сочинения только на смертном одре». Циолковский, хорошо изучивший судьбы ученых, мог долго продолжать список таких печальных сюжетов.
Это, пожалуй, самая невыигрышная позиция. Она не вызывает ничего, кроме сочувствия и презрения. Считается (и не без резона), что жаловаться и ныть любят посредственности, возомнившие себя невесть кем, а жизнь, как правило, справедлива. Но Циолковский – исключение из всех правил.
Уездный учитель
Подростком, несмотря на глухоту, он обнаружил способности к точным наукам. Но, когда отец, снабдив Константина деньгами, послал его в Москву – учиться, Циолковский быстро понял, что лекции и семинары – не для него. Полученные финансы он потратил на самообразование. Пропадал в библиотеках, читал научные книги по собственной системе. Формально он так и не получил высшего образования, но оказался, без преувеличений, великим самоучкой.
На хлеб он зарабатывал репетиторством, занимался с гимназистами и школярами, главным образом, математикой, показывал им и свои футуристические конструкции. Циолковский оказался талантливым педагогом: его частные уроки пользовались большой популярностью. Он умел просто рассказывать о сложном, а эрудиция глуховатого книгочея просто восхищала. Это есть и в лучших статьях Циолковского: он, несомненно, обладал даром убеждения. К тому же, его считали почти Кулибиным – человеком, который способен создавать диковинные машины.
Он слыл вольнодумцем: и к религии, и к классической науке относился без пиетета. Ненавидел рутину, не считался с общепринятыми установками. И все-таки стал, несмотря на формальное отсутствие образования, преподавать арифметику сначала в Боровском городском училище, а потом в уездном училище в Калуге, где изобретатель жил с 1892 года. Там они с женой обзавелись домом – скромным, приземистым, но собственным, с кабинетом и мастерской. На брак он смотрел утилитарно, женился, по собственному признанию, «без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть… Эта надежда вполне оправдалась». Ни жена, ни дети не могли для Циолковского даже на некоторое время заслонить его исследований и прозрений.
Академический паёк
Он посылал в физико-математическое отделение Российской Академии наук планы опытов. Однажды он попросил для своих исследований 1000 рублей, ему выделили 470, но для бюджета Академии в те годы это были большие деньги. Но чаще ему просто отказывали, считали юродивым. Он бушевал: «Отсылать рукописи на суд средних людей я никогда не соглашусь. Мне нужен суд народа. Труды мои попадут к профессионалам и будут отвергнуты или просто затеряются. Заурядные люди, хотя бы и ученые, как показывает история, не могут быть судьями творческих работ. Только по издании их, после жестокой борьбы, спустя немало времени, отыщутся в народе понимающие читатели, которые и сделают им справедливую оценку». Так продолжалось до 1917 года.
Большевики калужского мудреца уважали. И здесь ученому помог господин великий случай. Академики его не замечали, но нашлись доброхоты, которые пробили для чудака пенсию – за заслуги перед авиацией. Сам председатель Совнаркома Владимир Ленин подписал эту бумагу – и до конца дней изобретатель стал персональным пенсионером и получал академический паек. В 1917 году ему исполнилось 60, при этом он выглядел старше своих лет и не мог похвастать добрым здоровьем. Ленину тогда было 47, другим революционерам – меньше. Циолковский для них был эдаким безумным исследователем всего и вся, к которому относились с почтением.
