Ахкияр, Врата батавов. Осень 2038-ая от Исхода
Визгливые аварские свистки ожили где-то позади напирающего строя степняков. Они мгновенно были подхвачены предводителями малых отрядов, и огромная масса измотанных многочасовым боем врагов дружно отхлынула, нет-нет да теряя бойцов под градом торопливо бросаемых в спину стрел. Предводители аваров, наконец-то согласились, что и в этот раз им не прорваться за наскоро собранные, и такие, на первый взгляд, ненадежные, укрепления.
Пластинчатую броню богатых воинов и их многочисленных телохранителей обычной пехотной стрелой не так уж и просто пробить. Но основную массу улепетывающей спешенной легкой конницы, прикрытую лишь халатами да небольшими дисками плетеных щитов, фризы поражали без труда. Конечно, не каждый оперенный снаряд сразит взрослого мужа, да и большинство подранков родичи успевали подхватить, но случалось это далеко не всегда.
Стоило врагу выйти за пределы стрельбы из луков, как обороняющиеся взорвались торжествующими и оскорбительными криками. В наступившей через некоторое время тишине, раздался голос хёвдинга, как раз и наладившего здешнюю оборону.
– Получили, «tvari suetlivye»?! – подвел своеобразный итог сражению предводитель, на каком-то незнакомом языке.
Явно довольный происходящим, высокий и крепкий мужчина откинул вверх тигриную личину шлема, снял его с взмокшей головы, и подставил солнечным лучам и слабому ветерку усталое, но счастливое и лишь чуть тронутое загаром лицо. Дальше звучали команды привычные, и среди них не встречалось незнакомых слов.
– Первая и вторая дюжины – сдвинуть решетки и обобрать брошенные тела, вторая и третья – на восстановление частокола и ловушек. Раненных – срочно обиходить и в лагерь. Остальным – дозволяю отдыхать!
За последние три дня воины привыкли, что забывшись, их новый хевдинг может кричать непонятное, но и доверие к его приказам выросло неимоверно. Поэтому прозвучавшие распоряжения заставили тут же взорваться приказами уже младших командиров.
Монолитный строй фризов, еще минуту назад единым организмом, зубами и ногтями, вцепившийся в свою ненадежную цитадель, рассыпался. Глянь кто сверху, мельтешение воинов сейчас сильно напомнило бы причудливое бурление водоворота. Небольшие ручейки отдельных отрядов устремились по своим новых делам: вправо, влево, вперед и назад, на встречу друг другу и нет.
Но большинство уцелевших изнуренно побрели отдыхать. Сжимая во взмокших руках заляпанное кровью оружие или испещренные следами битвы щиты, они сейчас не мучали себя иными мыслями, кроме надежды на глоток холодной горной воды, лишь чуть подкисленной светлым вином. Жаркое летнее светило замерло в зените, и до следующей атаки у всех было не так уж и много времени…
Кстати, успевая, перемолвится по вечерам у костров, кто-то о командире даже сказал, что ведет себя он, скорее, как аварский тойон. Многие годы конные степняки без труда громили пешие отряды прибрежных племен, и прозвучало такое наблюдение …больше одобрительно.
И правда, богато украшенные и щедро бронированные аварские предводители, всегда предпочитали, на своих высоких скакунах до последнего мига оставаться в задних рядах. Высматривая дрогнувшие отряды, разрыв в строю или иные проявления слабости, они лишь почувствовав «верный» шанс, смыкали строй конных телохранителей и младших вождей. Пришпорив коней, только тогда они бросались для сокрушительного удара длинными пиками, когда чувствовали надежду опрокинуть своих врагов. У фризов же все не так.
Даже самые родовитые предводители ивингов, гутонов, да и вообще любых других племен среди токсандров, кинефатов или тубантов, редко, когда не становятся в стену щитов или на острие атакующего клина. Как и все другие, гордящиеся особым положением среди соплеменников.
Недаром, даже само имя особого положения среди соплеменников – «иэрсте рей», – на «фриза» означает «первый ряд». И этой святой, но смертельно опасной привилегией гордятся все благородные. Как «по рождению», так и «по чести».
В здешние непростые, но честные времена, даже самые титулованные выходцы из знатных семей появляются на свет с мыслью, что ни один, и не два раза, если будут так добры боги, им нужно будет нанести и принять первый, самый опасный удар.
Для добившихся же рискованной привилегии собственной доблестью и умениями, такое достижение становится первым шагом, как к возвышению рода, так и к ранней смерти на поле боя. Чаще всего в неизвестности и с болью за упущенный шанс.
…Старики рассказывают, что когда-то в этом была простая мудрость. Только предводитель, его родня, дети и самые удачливые из соплеменников имели сберегающие в бою шлем и кольчугу, могли купить грозную секиру или быстрый меч. Остальные обходились кожаными шапками, ненадежными туниками, щитами, копьями, да теми же ножами, что накануне дома резали овец или коз. В те забытые времена, таны и ярлы были не только знаменем племени, но и главной – «бронзовой», а потом и «железной» стеной на пути неприятельских копий, стрел или камней.
Теперь даже отрок из самой бедной семьи, выживший пусть лишь в одной-двух битвах или набегах, почти всегда мог нашить несколько надежных пластин на самые уязвимые места. Имел хотя бы плохонький шлем, мог позволить себе легкий топор вдобавок к копью и кинжалу.
И тогда, и сейчас, фризы знали и любили луки, некоторые прибрежные роды тренировали умение метнуть камень из пращи, однако победу в бою всегда выясняли, сойдясь лицом к лицу. Впившиеся же, словно клещи, в уходящий огромный и сказочно богатый обоз степняки, были совсем иными.
Бившиеся с аварами много лет, братья-батавы помнили, с какой оскорбительной простотой, многие их отряды поначалу вырезали, ни разу не дав взмахнуть клинком. Встретиться с врагом взглядом накоротке, их соплеменники успевали только перед смертью, когда юркие конные-лучники спешивались, чтобы добить раненных. В остальное время пришельцы ночью и днем предпочитали засыпать стрелами идущих на собственных ногах врагов, да изредка таранить неожиданными ударами знатных копейщиков на быстрых и сильных скакунах.
Восемь лет назад, призвав все, помнящие о родстве прибрежные племена фризов, батавский конунг Абе Упрямый не разбил, но крепко потрепал, и заставил отступить настырных недругов. Поделив брошенный богатый лагерь, родичи-союзники разошлись, но ненависть к давним врагам, а во многих семьях еще и завет кровной мести, остались. И вот уже третий день они щедрой рукой платили за былые обиды…
