– Маленькая. – Мрачный, зловещий, продирающий до костей голос донесся до моего уха, обещая тысячу мучений. – Даже не думай, что я позволю тебе сбежать. – Последовал хриплый смешок, сопровождаемый странным посвистом воздуха. – Ты прикована ко мне навеки, и смерть будет твоим ошейником.
Тело мое ничего не чувствовало, точно парализованное, только голова кружилась, да разум плыл от угрожающих слов. Немигающими глазами я пораженно смотрела на то, что открывалось передо мной. Все вокруг заливал мерцающий оранжевый свет. Отблески плясали на золоте вышивок, украшающих груду наваленных передо мной подушек из темно-красной и насыщенно-зеленой камчатной ткани. Дальше мелькали переплетенные конечности и ухмыляющиеся лица лениво развалившихся среди подушек обнаженных людей, которые посмеивались при взгляде на меня.
Да, они смеялись. Все, кроме одного.
Одной.
В проеме высокого арочного окна, в петле, на веревке, свисающей с потолочной балки, подергивалась голая женщина. Окон было много, они выходили на что-то вроде сада, где на странного вида деревьях клекотали и посвистывали красные и желтые птицы размером с воронов. Небеса, что же это за место такое? Сумасшедший дом?
– Вот именно, – раздался в моих мыслях мужской шепот, мягкий, вибрирующий, искушающий обещанием спасения. – Сумасшествие – фундамент моего двора, безумие – стены его. Уж извини Леандру с ее скверными манерами… Надо же, повесилась прямо перед моими гостями, даже не поприветствовав сперва тебя. Любовь этой женщины к театральным эффектам так утомительна – как будто она не могла просто тихонечко вскрыть себе вены. Хотя вообще-то спасибо ей, что повесилась. Не так грязно, не так скверно для ковров.
Двора? Какого двора?
– Двора Междумыслия.
Нет, этого не может быть.
Последнее, что я помню… Темная фетровая шляпа. Папа, стоящий в дверях нашей хижины. Свет, отражающийся на чем-то. На каком-то металле? А потом… ничего.
Что же случилось?
Кто-то немного передвинул меня, и взгляд мой упал на роскошные ковры, расстеленные на желтом камне, и на огромные красные пятна, расплывшиеся здесь и там по рыжевато-коричневой ткани: настоящие лужи, окруженные мелкими брызгами. Что это? Кровь?
Как я попала сюда?
Я попыталась оглядеться, но ледяная апатия сковывала тело. Почему я не могу пошевелиться?
– Ужасно, не правда ли, маленькая? – Зловещий шепот, кажущийся до боли знакомым, защекотал висок, только вот странный шум – точно свист воздуха, всасываемого дырявым кузнечным мехом, – искажал голос. – В этом сумеречном состоянии полусуществования ты сохраняешь достаточно сознания, чтобы душа твоя страдала от неполноценности, но… Ах! Оторванность от оболочки не дает тебе избежать страданий.
Нет, я узнала не голос – скорее уж, интонацию, плавность, спокойствие, неизменное самообладание, от которого иглы страха впивались в мое неподвижное тело. Голос этот принадлежал человеку, чей рев, конечно, пугает – но истинный ужас несет его невозмутимое молчание.
Енош.
Мой бог.
Мой муж.
Мой… хозяин?
Холод еще глубже вонзил свои когти в мою плоть. Почему это слово отозвалось в моей душе, будто эхо истовой молитвы? Да имеет ли это вообще значение? Потрясенная, сбитая с толку, ничего не понимающая, больше всего я хотела сейчас, чтобы он уложил меня в гнездо из мехов и перьев, обнял, обволок собой, точно надежной броней, нежно провел пальцем по моему уху.
Я хотела произнести его имя.
Но губы оставались неподвижными.
Вместо этого глубоко внутри меня звучал странный голос, совсем не похожий на мой собственный:
– Хозяин!
– Да, я твой хозяин. – Енош стиснул мой подбородок и повернул мне голову так, чтобы мой застывший взгляд встретился с холодным серебром его потрясающих глаз. Только вот лицо Еноша было ужасным: одна половина являла собой сплошную зияющую рану. – Ты будешь жаждать меня, повиноваться, служить мне целую вечность. И ты будешь поклоняться мне, ибо я твой бог, хранитель твоей плоти и костей.
Тошнота подкатила к горлу, я уже почти не слышала его голоса. Что с ним такое случилось?
Слева, на месте крыла левой ноздри, не осталось ничего, кроме белой кости да хряща, цепляющегося за лоскут плоти. Толстый слой копоти не мог скрыть кошмарных волдырей на коже. Щека просто отсутствовала, и воздух при каждом вдохе со свистом входил в дыру между челюстью и скулой.
– Что же мне делать с моей вероломной женой, а? Вплести тебя в трон, потихоньку, по суставчику за раз? – Он поднял мою тяжелую руку и прижал ее к своей теплой правой щеке – единственному, что еще оставалось в нем человеческого. Эта щека тоже была в саже, но в копоти что-то промыло извилистые дорожки. Слезы? – Раздробить твои кости на сотни осколков, что я вынужден был проделать со своими, чтобы твоя коварная прелесть украсила мой трон наравне с твоим ужасным предательством?
Предательством?
Ледяной ужас впился мне между ребер, черный туман окутал мысли, воскрешая жуткие воспоминания. Треск рвущегося хлопка, чавканье погружающейся в плоть стали, ржавчина на рукояти ножа… Связных мыслей не было, их затмевали клубы дыма. Я ничего не понимала. Что тут происходит?
– Стоит ли рассказать тебе, жена, о всех зверствах, которым подвергали меня в плену, пока ты размышляла о похлебке? Обременит ли знание твою совесть виной так же, как твое вероломство изнуряет меня желанием наказать тебя? – Его чудовищное лицо приблизилось к моему, твердая короста бывшего носа ткнулась мне в скулу. – Почти две недели я провел в объятиях не угасающего ни на миг пламени и нескончаемой агонии. Лицо мое горело, горело все время, не считая тех трех раз, что меня обезглавливали священники. Один раз – чтобы посмотреть, как голова восстановится; и еще дважды просто забавы ради. А где была в это время ты, дорогая женушка? Где. Ты. Была?
Плен. Пламя. Священники.
Мурашки страха вонзались в голову, ужас скапливался внутри, мысли тонули в размытых воспоминаниях – и вдруг вырвались на поверхность, вмиг явив болезненно-четкую картину: нападение в лесу, пленение Еноша, мое бегство в Элдерфоллс, болезнь папы и… и мое промедление. Моя задержка. После нескольких недель плена – в течение которых бога, несомненно, держали в огне – Енош все-таки сбежал от первосвященника.
И обнаружил, что меня нет.
Енош смотрел на меня сверху вниз с горечью и отвращением, обвиняя в предательстве. Он думал, что я нарушила свою клятву, но разве я не пыталась вернуться к нему?
Большая часть воспоминаний по-прежнему оставалась спутанной. Я уже понимала, где нахожусь, но как я тут оказалась? Енош пришел за мной? Но если так, почему он принес меня именно сюда?
