Незаметно прошел и 3017 год. Клонированные монархи служили декадами вахтовым методом, на досуге занимались огородом, частной жизнью. Идеи даже нелепые воплощаются со временем.
Августейшие особи выделялись гордой посадкой головы, осанкой, особым чутьем к жизнеобеспечивающим решениям. И еще, они были единодушны. Если кто-то из них накладывал вето, обозначив предложение словом «ересь», другие в свой черед отметали заявки технократов. В них не было корысти, роскошь их не удивляла, не будила злых помыслов. Именно они озвучили замену принципа «деньги – товар – деньги» на «пропитание – труд – пропитание», ибо золото есть не будешь, а порошковое питание считали вынужденным неудобством. Это было логичным решением в мире постапокалипсиса.
Генетическая память сработала, но не так скоро, как остро стоял вопрос о возвращении к натуральной пище. Первый этап реставрации занял триста лет. И система заработала. Конечно, разрушаемое тысячелетиями равновесие в природе трудно возродить ультраформулой. Академик, закрывая отчет о дегустации продуктов Александром ХХYII, вздохнул, провел рукой по отросшей гриве, отстегнул свесившийся капюшон, скинул облегающий фиброкомбинезон бактериальной защиты. Робот подполз неслышно, засосал – «зажужжал» одежду, вдогон ему полетели бахилы. Академик вошел в камеру очистки жидким азотом. Криомассажная терапия еще до нашествия крысиной чумы заменяла сотрудникам душ или баню. Городок был закрытым, и посторонние салоны бытового обслуживания были запрещены. После эпиляционного бритья и стрижки он выглядел так, как солдат, безусый новобранец. Робот уже ждал его, предлагая выбрать костюм для внутри институтской работы. Академик выбрал уличные бахилы, трико, майку с капюшоном и привычный белый халат, в карман которого он впихнул прозрачный защитный колпак для лица. Не нравились ему результаты отчета, клоны-монархи не признали вкус злаков в хлебе, хотя люди и этому достижению были рады. Он рассасывал сухарик во рту, пытаясь понять, что же такое нахимичила кафедра. А вроде бы и хлеб! Он закрыл контейнер с образцами продукции и направился в свою лабораторию. На выходе из корпуса старого здания сработала сигнализация. Ему пришлось напялить колпак, придверный робот мягко склеил части защитного костюма специальной лентой, обеспечивающей герметичность, дверцы разъехались, выпуская его.
Академик помнил те смутные времена, как велась непримиримая борьба в мегаполисах. Подвалы и крыши стали недоступны для кошек, птиц, их травили так же, как и собак. Дворники посыпали тротуары от наледи бетонной крошкой, опасными реагентами (вместо песка и соли), птицы слетались и склевывали, принимая за корм, падали камнем. Воробьи пропали раньше, не находя букашек на стриженых газонах.
Маленькие пичужки пытались склевывать жевательную резинку, но клюв склеивался, они погибали. Высотные дома с зеркальными стенами стали препятствием для миграции перелетных птиц, стаи разбивались. Земля в крупных городах очень дорогая, строительным компаниям разрешили строить новые дома, где раньше были зеленые зоны и парки. Было выгодно продавать квартиры для богатых людей. Нашествие разнокалиберных бабочек было красивым. Катастрофу возвели в ранг праздника, потратили много денег на освещение, но праздник порхающих бабочек затянулся. Насекомые, словно тучи, накрыли парки, оставляя голые ветки.
Безумные власти были глухи к протестам. Зоозащитники требовали закон о наказании за жестокость к животным, отравление кошек и собак. Безразличные жители были заняты, чтобы принять меры, они думали о том, как заработать больше денег для семьи, дорогих вещей, читая в своем айфоне, что живодеры избивают старушек, кормящих бездомных животных на улице. Зоологи устали повторять властям, что люди, которые ненавидят животных, являются убийцами даже людей. Поражает не только жестокость, но и успешные жители, говорящие, что кошки беспокоят всех. Все их раздражают: падающие листья, голуби, кошки, собаки, абсолютно все живые существа бесят людей. Защитники животных строили приюты за свои деньги, но ненавистники часто поджигали их дома, поджигали храмы, утверждая, что церковь берет много денег от дураков. Чиновники боялись принимать жесткие меры против бандитов.
Плачущие владельцы погибших животных верили, что любимцы уходят к своему богу. Кошачий бог любит всех. Огромный, красный, сияющий, он греет все живое. Календарь показывал, что уже должна быть зима, но лето было очень жарким, осень без осадков. Он продолжал согревать землю, чтобы котята подросли и смогли идти за взрослыми, чтобы найти хорошие земли. Домашние животные бросились на улицу, хозяева поняли их без слов, оставляя большие города. Думающие люди отправились на острова, в отдаленные деревни, забрав своих кошек и собак. Кошачий бог отозвал с улицы своих солдат на радугу.
Гуманное отношение к живым ценностям исчезло, исчезло культурное человечество! Глобальное потепление затронуло не только флору и фауну. Ранее неизвестные болезни начались у таких животных, которые выживали во все века. Над ними экспериментировал микробиолог в секретном исследовательском центре, но чума от укуса крыс превратилась в пандемию. Города опустели, мегаполисы рухнули. Но всё происходило просто, буднично и незаметно. После короткого триумфа городских властей началась пандемия крысиной чумы. Генетически модифицированные продукты кальцинировали живые ткани, кожу. Природные законы не знают границ государства. Глобальное потепление мгновенно разносило тлетворные ветры.
Вечная борьба между добром и злом не будет иметь победы. Смерть побеждает всех. В равной степени больно умирать маленькому котенку и сильному мужчине, когда бешеные крысы съедают его живьем, оставляя на нем только одежду с большим количеством денег и золота. Порою и хоронить было некого, даже мумию в мавзолее сожрали. Крысы умны – и не трогали падающих птиц, и не шли в дома, где были кошки. Красивые города, как карточные домики, рассыпались, обломки рухнувших зданий слегка шевелились, оседали, словно кто-то давил скорлупу, вздымая белые пыльные ветерки. Никто не убирал гигантские горы мусора – некому, да и некогда. Стихия текущих проблем только нарастала. Эра морального помешательства закончилась очень быстро и трагически, что Академик полагал логическим завершением самоубийственной цивилизации. Но жизнь вопреки всему продолжалась на островках научных центров. Ни в коей мере он не считал, что это его заслуга. В редкие минуты он мог себе позволить анализировать далекое прошлое, разве что при переходе из корпуса в корпус. Разумеется, было научное объяснение сложившихся отношений да и самой жизни, да и того – на чём она держалась тысячу последних лет.
