Нам надо поговорить. В доме.
Сколько жизней перевернула столь банальная фраза! Но, услышав ее от бабушки, Зоя неладного не заподозрила, проводила Любовь Константиновну задумчивым взглядом, отмечая легкость походки, и осталась на веранде, поглядывая на алую по случаю заката вершину Юнгфрау. Все-таки бабушка знала толк в прекрасных для жизни местах. А Зоя, пусть и отличалась от большинства людей, все же умела распознавать настоящую красоту и ею любоваться.
Важный разговор, точно!
Еще раз глянув на уже потемневшую горную вершину, Зоя поднялась, лениво потянулась и отправилась в дом. Любовь Константиновна обнаружилась в кабинете, доставала из сейфа тяжелые на вид папки, плотно забитые бумагами и фотографиями. Бабушке не так давно стукнул девяносто один год, она не воспринимала информацию на электронных носителях, хотя Зоя не раз и не два пыталась показать ей плюсы прогресса.
— Речь пойдет о вашей матери, — сообщила Любовь Константиновна и устроилась за столом. Морщинистые руки легли на тяжелые папки, словно бабушка пыталась эти папки защитить от Зои. Или… хотела защитить Зою от содержимого папок.
— Об Ангелине?
Она переспросила, потому что удивилась. Сильно.
Слово «мама» в их семье всегда было под запретом. Никто и никогда не обсуждал Ангелину Орлову-Герасимову, никто не произносил ее имя всуе, и все вопросы о ней остались в далеком детстве, когда еще можно было спросить что-то по глупости. Все, что Зоя и ее сестра знали о матери, укладывалось в десяток сухих строк: Ангелина Орлова-Герасимова была поздним и долгожданным ребенком, бабушка родила ее в сорок шесть лет. Это наложило отпечаток на Ангелину, девочку носили на руках, ей не перечили и никогда не отказывали. Бабушка еще пыталась в силу характера, а вот более мягкий дедушка дочь боготворил.
И в какой-то момент избалованная Ангелина свернула не туда.
Забросила учебу в университете Глетчерхорн, хотя являлась потомком одаренных виаторов и унаследовала бабушкин талант мыслителя, что само по себе пропуск в мир, полный возможностей и путей реализации. Чужие сны, чужие мысли и идеи… для мыслителя мир снов огромен и почти ничем не ограничен. Но Ангелину не интересовали какие-то там сны, великие цели, внедренные мысли, кошмары или паразиты сознания, она болталась по Европе, била татуировки в самых разных местах и дружила с панками, хотя семидесятые к тому моменту давно закончились. Эту часть жизни Ангелины бабушка всегда описывала максимально сухо, да и делала это в последний раз лет двадцать назад, а тогда Зоя плохо представляла, что за звери эти загадочные «панки».
Ребячество обернулось для Ангелины банально: однажды она принесла в подоле новорожденную Зою. Это по меткому выражению бабушки, нравилась ей эта фразочка. Отец Зои, возможно, один из тех самых страшных панков, так и остался неизвестным, и никому не хотелось узнать его личность. В первую очередь этого не хотелось самой Зое. Итак, Ангелина скинула младенца на мать и вновь исчезла, чтобы через пять лет заявиться с очередным младенцем. В подоле, разумеется. К тому моменту дедушка счастливо отбыл в мир иной (женские разборки всегда были ему в тягость, оттого и помер, если верить бабушке), а сама Любовь Константиновна с дочерью не общалась. Но младенца приняла, деваться было некуда.
А потом Ангелина пропала.
Тогда Зое было около двенадцати лет, а ее сестре не больше семи. Зоя толком не знала, как выглядит Ангелина Орлова-Герасимова, но все равно раз за разом о ней спрашивала, потому что так делают нормальные дети – проявляют любопытство, а когда-то Зоя была нормальной, по ее воспоминаниям, в двенадцать лет точно была. И однажды бабушка сухим тоном сообщила: Ангелина не вернется. Примерно тогда все разговоры о ней и закончились.
— Летом две тысячи седьмого года ее убили, — деловито сообщила Любовь Константиновна, словно рассуждала о падении акций на мировом рынке. — Это произошло на территории, принадлежащей семье фон Регенсберг.
Зоя слушала молча, впитывала информацию и ждала, куда история приведет.
Хотя в глубине души уже догадывалась.
— Я узнала об этом не сразу, — продолжила бабушка. — Видит бог, Ангелина часто пропадала, наши отношения всегда были натянутыми и портились из года в год. Летом две тысячи седьмого года она перестала выходить на связь, но по-настоящему волноваться я начала только следующей весной. Оказалось, никто давно не видел Ангелину, даже ее так называемые друзья, вся эта непутевая шваль с татуировками… Последний раз ее заметили на Ибице, предположительно в компании одного из фон Регенсбергов. Это случилось в лето ее исчезновения. Тогда и пришло понимание: с моей дочерью стряслась беда. Пусть и запоздало, но я организовала поиски, которые ничего не дали, ведь прошло много времени. А примерно через год после исчезновения Ангелины я отчаялась настолько, что пошла на крайние меры. На извлечение.
Зоя напряглась, чувствуя подвох.
Дело в том, что извлечение бабуля не могла провернуть самостоятельно.
Она, как и все ее предки, относилась к cogitatio, мыслителям, а они не способны на материальный контакт с миром снов. Удел мыслителей – воровство мыслей или их внедрение, кошмары и возможность как запереть человека в собственном сне, так и вытащить его из глубокой комы, даже из Гипноса – опасного центра сна. Мир снов для них что-то вроде парка, по которому можно прогуляться и посмотреть всякое, не опасаясь страшных последствий в виде глубокой комы и потери личности в Гипносе. Такая угроза существует, конечно, но мыслители хотя бы могут ей противостоять. Они – сильнейшее большинство, основа виаторов, в их руках самая мощная сила, их возможности поражают воображение, но извлечение им недоступно.
— Кто-то извлек ее тело, — медленно сказала Зоя, обдумывая услышанное.
— Учитывая нашу историю с фон Регенсбергами, я надеялась, что Ангелина может быть жива. Просто не свободна. И извлечение было единственным шансом спасти ее, если это так. Глупая надежда безутешной матери… — бабушка покачала головой, словно корила себя за подобную глупость. Зная Любовь Константиновну, Зоя небезосновательно полагала, что так оно и было. В их семье не почиталась излишняя эмоциональность. — Но Ангелина оказалась мертва. Более того, мертва уже давно, извлечь удалось в основном ее кости.
Кости, вот оно. Тот самый подвох.
Много земли, дождливая ночь, пронизанная необъяснимым страхом, мертвая плоть на дрожащих детских пальцах, запах, который ни с чем не спутать, от которого желудок выворачивается наизнанку и дышать больше не хочется… хочется спрятаться, исчезнуть, забыть. Так выглядел личный кошмар Зои, ее больная фантазия, сломавшая что-то внутри, во многом определив жизнь и личность.
