Чудовище свирепствовало, его злоба буквально пронизывала воздух. Но от девушки тоже исходила сильнейшая ярость. Она стояла без оружия, лишь несколько алмазов сверкали над головой, в темной копне волос, подобно звездам на небе. Брони на ней не было, кроме прекрасного платья хуа[1]из дамасского шелка цвета красного дерева и янтаря. По всему подолу тянулся вышитый золотой дракон, половина туловища которого исчезала за широким поясом. Она вскинула руку, однако в ней я ничего не увидел. В отличие от чудовища, чей гнев утих, и теперь доносилось только тихое поскуливание.
– На колени, – приказала девушка, и вопреки всем ожиданиям дэв[2]подчинился. Демон опустился на колени и склонил голову.
«Семнадцать», – подумал я. Ей не больше семнадцати. Этим возрастом объясняется поэтичность ее лица: безупречная смуглая кожа, вздернутый нос и решительно вскинутый подбородок. Но он вовсе не объясняет взгляд старухи, поселившийся в огромных черных озерах глаз, где для света нет места.
Девушка стояла напротив демона в четыре раза выше ее и весом в несколько тонн. Но от одного прикосновения ее руки он сжался. Слоноподобное чудовище со шкурой цвета мертвых деревьев и полным ртом гигантских, словно бивни, зубов даже не нападало. Обладая клыками, острыми как нож, оно боялось. И вместе они создавали причудливую картину: на пляже из пепла и ила стоят девушка и монстр, волны, разбиваясь о берег, поднимают брызги морской воды и соли.
Чудовище, глядевшее на нее отупевшими белесыми глазами, снова заскулило. Девушка улыбнулась. А после, погладив его уродливую морду, склонилась к омерзительным желтым зубам, будто желала поделиться с ним какой-то тайной.
– Умри, – прошептала она.
Дэв вздохнул с облегчением. Повалился на бок и, в последний раз умоляюще вскинув к ней голову, умер.
Девушка поднялась на ноги и вынула из рукава нож. Рукой пошарила по челюсти и шее чудовища. Нащупав место посреди горла, она вонзила лезвие в загрубевшую плоть. Из зияющей раны с бульканьем полилась черная жидкость – блестящая, как масло, и густая, как сироп.
Я отвернулся. К горлу невольно подступила съеденная пища, которую я с трудом удержал в себе.
С пальцев девушки стекала кровь и грязь. Из внутренностей существа она извлекла идеально круглый камень. Он был гладким, размером с ладонь, и сиял рубиновым цветом. После этого монстр тут же рассыпался, обернувшись кучей пыли.
– Безоар[3], – пояснила она. – Знак всякого дэва. Это существо называют акваном[4], и его безоар способен распознать все известные виды магии. Но это не объясняет, почему он оказался здесь, в моих владениях.
Несмотря на всю искусность, с которой было выполнено ее хуа, в вышитом на нем драконе проглядывало что-то необычное: слишком длинная морда, а вместо острых зубов и усов – клыки. Нечасто встретишь подобные изъяны на столь пышных нарядах.
В разрезе платья я заметил длинный белый шрам, растянувшийся вдоль бедра. Она и не пыталась скрыть этот изъян. Стояла уверенно, расставив ноги, так что казалось, будто украшенный бисером дракон буквально выпрыгивает из своей сморщенной кожи. Широкий пояс она вопреки традициям носила не туго. Тот был черным, с вышитыми позолоченной нитью хризантемами. Вероятно, это творение принадлежит одной из мастерских Арракана – замысловатая золотая вышивка была их специализацией.
Ее шею украшала красивая цепочка с кулоном в виде сердца. У меня было такое же, но из обычного стекла – гладкое, цвета спелого яблока. Я полагал, что у нее оно, как у всякой аши, будет сиять серебром из-за клубящегося в закаленном стекле слабого дыма. Но оно оказалось черным, словно ночь.
Смерть акван-дэва была не единственной на этом одиноком берегу. На пустынном пляже тут и там попадались еще кости – останки жертв безжалостных волн, разбившихся об острые скалы. В пронизанных сажей лучах светились огромные грудные клетки. Черепа безмолвно с осуждением пялились на меня своими пустыми глазницами.
Девушка обернулась ко мне, и я впервые увидел позади нее могилу. На одиноком участке травы, зеленевшем посреди песчаного пейзажа, стояла каменная плита. Надписи на ней не было, так что я не знал, кто же похоронен под ней и по кому она скорбит.
– Тебя называют Тией из Углей, – произнес я.
Ничего не ответив, она ждала.
– Я собираю истории, – продолжил я. – Был рожден в Дрихте, но изгнан из него, когда, повзрослев, мог уже свободно мыслить и распевать песни о королях-тиранах. С той поры я зарабатываю себе на жизнь сказками и балладами. Я воочию видел бесконечные войны городов-государств Ядоши. Делил пищу с народами севера и танцевал с племенами Горвекан в Истеранских степях. Наблюдал за тем, как отравляли правителей, вешали последователей Безликих, и выжил в городе, поглощенном морскими водами. Мое имя известно повсюду, а репутация более чем скромна.
– Но я почти ничего не знаю о воинах-аша. Я знаком с их танцами, оружием и легендами, но не с раздорами, сплетнями и привязанностями. И до сего дня я ни разу не видел, чтобы кто-то из них уничтожил дэва.
Девушка горько рассмеялась.
– Я больше не аша, Бард. Их в отличие от меня люди любят. И мое изгнание на край земли – тому подтверждение. Таких, как я, называют иначе. Мне больше подходит имя Костяной ведьмы. Ты же здесь лишний и сейчас стоишь у меня на пути. Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должна убить тебя прямо здесь.
Мне не впервой молить о пощаде, поэтому я сказал:
– Ты же аша и должна знать, как отличить правду ото лжи. Испытай меня.
Девушка подошла ближе. Из складок своего хуа она извлекла еще один камень и вложила его в мою ладонь. Меня нельзя назвать знатоком магии, но даже я ощутил мощь заклинаний, вплетенных в ее платье. Вот только не знал, что именно они усиливают: ее красоту – то, ради чего чаще всего используют магию, или же силу, которой и без того в ней было с избытком.
– Если ты говоришь правду, он будет гореть ярко-голубым, – сказала она. – Если соврешь, он засияет глубоким черным цветом. Поэтому тщательнее подбирай слова, Бард.
– Мне приснился сон. Я увидел в небе яркую голубую луну и следовал за ней сквозь облака, пока та не засверкала над пустым серым пляжем, издавна усеянным костями морских чудовищ. Там была девушка с окровавленными руками, пообещавшая мне рассказать сказку, которую даже я не смог бы себе вообразить. «Если чего и жаждут люди больше хорошей истории,