1. «Стекляшка»
Начало октября 1995 года, шестой час вечера, Краснодар. Мы с Валерой Симановичем идём вдоль трамвайной линии по улице Колхозной, от Первомайского парка к ДК ЗИП, мимо рынка «Радуга». Купили у старушки гроздь сочного, янтарно-жёлтого винограда «дамские пальчики», и на ходу молча общипываем и едим продолговатые, сладкие ароматные ягоды. Вокруг – южная осенняя благодать: прозрачный, нежаркий, звонкий воздух; наполовину пожелтевшие деревья, лёгкий запах горящей листвы и ещё чего-то неуловимо летнего, до сих пор не отошедшего, того, что будет будоражить вплоть до начала ноябрьских затяжных дождей.
– Как хорошо-то! – восклицает Валера. – Хрустальная осень, жёлтые листья, виноград… ничего больше не надо…
– Не надо, – соглашаюсь я, сосредоточенно обирая с кисти последние, самые мелкие и сладкие ягоды, – только вот ещё хорошую сигарету и чашечку кофе… и, может быть, пятьдесят грамм коньяка в летней кафешке…
– Присядем у «Авроры»? – спрашивает Валера. – Или дойдём до «стекляшки»?
– До «стекляшки», конечно. У «Авроры» суетно и шумно…
Мы пересекаем мост над железной дорогой, спускаемся в подземный переход под трамвайной линией, мимо детской поликлиники выходим на улицу Красную, проходим по следующему подземному переходу и оказываемся в сквере, кончающемся перед кинотеатром «Аврора». По скверу идём к центру, к улице Северной.
Вот и «стекляшка»: кафе с летней террасой в здании гастронома брежневской постройки. Терраса на углу здания выходит на обе улицы; через неё со стороны Красной вход в кафе. Берём два кофе, «больших», в белых фаянсовых чашках, по 50 граммов настоящего армянского коньяка (ещё есть в продаже) в пластиковых стаканчиках. Выходим на террасу, садимся посередине у самого ограждения на стороне улицы Северной за круглый пластмассовый столик, на металлические табуретки с деревянными сидениями и четырьмя лапами внизу.
– Хорошо, перестали залог за чашки брать, – радуется Валера.
– Ага! А помнишь, ещё в позапрошлом году кофе в баночках из-под майонеза продавали?..
Мы сидим в любимом кафе, курим сигареты «Винстон», пьём натуральный кофе и хороший коньяк. Сегодня понедельник, репетиция в Камерном хоре у меня была утром, а завтра будет вечером, в 17.00. Валере тоже некуда спешить: на дежурство (он врач скорой помощи) нужно выходить только послезавтра, работа – сутки через двое. Скоро должен подойти Вадик Яковлев, и мы будем обсуждать очередной номер нашего литературного альманаха. Я ещё не знаю, что через два месяца окажусь в Москве и останусь там надолго, возможно – на всю жизнь, буду в среднем два раза в год наведываться в родной город, с каждым разом всё яснее ощущая, что утрачиваю старые связи, привычки, предрассудки; что обзавожусь новым, столичным взглядом на жизнь – пресловутым «московским менталитетом». Что в этом хорошего и что плохого – понять трудно, а сейчас и вообще невозможно, всё это ещё в будущем, за гранью предсказаний и догадок. Сейчас, сию минуту – просто хорошо.
Это – самое настоящее счастье, но мы этого не понимаем и поймём ещё не скоро, только через несколько лет, когда будем вспоминать этот осенний день: каждый по-своему, но с одинаковым ощущением невозвратимости мгновения. Кисть винограда, чашка кофе с коньяком, дым сигарет и горящей листвы, неторопливые трамваи, дребезжащие по зелёным тоннелям узких краснодарских улиц…
2. Марианна
Именно так её все звали. Так и в паспорте было написано. Казалось бы: сократи до Марины – будет проще и естественнее. Но нет – только Марианна! Никакое другое имя Панфиловой не подходило категорически. Правда, сама она своего полного имени несколько стеснялась лет до двадцати. Да, ещё её звали по фамилии – едва ли не чаще, чем по имени. Нас познакомил Вадим Яковлев в сентябре 1988 года. Мы встретились с Вадиком в перерыве между лекциями в Краснодарском государственном институте культуры, перекурили у здания библиотечного факультета, здороваясь с многочисленными знакомыми и болтая ни о чём. Вадик неожиданно усмехнулся.
– Вспомнил что-то интересное?
– Да! У нас на режиссуре одна первокурсница тоже стихи пишет, надо вас познакомить.
– Познакомь, если надо… А смеёшься чего?
– Она такая… странная немного. Хотя почему – «немного»?.. Короче, увидишь – поймёшь!
– Пугаешь ты меня…
– Нет, страшного ничего. Говорю же – странная просто.
– Ну-ну…
В то время я уже имел опыт общения со «странными» девушками, пишущими стихи – поэтессы, так они все себя называли; поэтому к словам Вадика отнёсся скептически и с опаской. Но всё оказалось не так страшно. Встретились мы с Марианной в общаге «кулька» – там же, на улице 40-летия Победы, в комнате моих однокурсниц (так за нас обоих договорился Вадик). Я вошёл в комнату, поздоровался с Элей и Ларисой и увидел незнакомую девушку лет семнадцати, сидящую на одной из двух кроватей.
– А я знаю, Вы – Олег Виговский! – заявила она, вскакивая с кровати и подбегая ко мне вплотную. – Мне о вас Вадим Яковлев говорил, давайте знакомиться! Я – Марианна Панфилова, учусь на театральной режиссуре! Вам Вадим говорил, что я стихи пишу?!
Я вам их сейчас почитаю!!!
«Однако!..» – озадачился я, смотря на этот смерч в юбке. Кажется, даже на несколько секунд впал в ступор, потому что начала стихотворения не услышал…
Но сейчас, конечно, приведу его полностью:
«Я уйду в Одиночество, словно в заброшенный дом –
Где раскрытый рояль, акварелями – листья из парка…
Я уйду в Одиночество – хижине преданный Том,
Буду негром изысканно грустным, красивым и ярким!
Будут письма друзей как осенние листья желтеть;
Будет яростный день – я друзей и в лицо не узнаю!..
Только ночью, однажды, неистово плакать и петь
Будет сердце, отдавшись седому слепому трамваю!..»
Вернувшись в реальность, подумал, что всё не так уж плохо, да и вовсе неплохо даже, хотя… «изысканный негр»… в памяти немедленно всплыло: «лиловый негр» и что-то ещё, «манто», кажется?.. А вот сердце, отдавшееся трамваю (да ещё слепому и седому) неожиданно подкупило. Последние две строки я поставил эпиграфом к своему стихотворению «Трамвай», посвящённому Марианне:
«Поздней ночью, когда на небе
В летнем рое звёзды мерцают;
Звуки дня, друг друга нелепей,
Замирают и угасают;
Жизнь – в покое сонном, раздетом –
Не нуждается в ярком гриме,
И под жёлтым фонарным светом
Листья кажутся голубыми;
И собаки нестройным лаем
Подтверждают своё старанье –
Быть хочу я старым трамваем,
Без маршрута и расписанья.
Я хочу, распахнув все двери,
Пролетать сквозь город усталый:
Чтобы рельсы звенели, пели,
Чтоб скрипели дряхлые шпалы;
Чтобы там, где арками – ветки,
Провода провожали стоном;
Чтоб скользил из фарной фасетки
Луч в пространстве заворожённом –
