Станислав Аркадьевич Апраксин, граф, впрочем совершенно безызвестный, ибо из обедневшей и ничем не примечательной ветви этого славного рода, прибыл в этот небольшой уездный городок то ли как на каторгу, по одной уже той причине, что прибыл он сюда из столицы, руководствуясь соображениями сугубо практическими, посчитав жизнь в глубинке более себе по средствам, да и городок сразу же наполнился слухами о том, что выслали сюда дескать столичного графа за какие-то прегрешения против государя; то ли как на отдых, ибо счастия петербургской светской жизни испить ему не пришлось в силу малого достатка, столичной парадности в силу того, что человек он был не служивый, а вся эта кутерьма яркой жизни вокруг себя ему изрядно поднадоела и даже действовала угнетающе на его нервную систему, привнося известный сумбур меж желаниями и возможностями. Сходя с вокзала граф Апраксин бросил взгляд на маленькую серую площадь уездного городка, разбитые дороги и, шлепая по весенней грязи под ногами, окликнул кучера, сел в коляску и направился со своим багажом по адресу, где заранее снял небольшую квартирку в центре города. Центр был весьма не дурен своими небольшими красивыми домами и особняками, что вполне соответствовало тем улицам Петербурга, что были тихи и малолюдны. В столице Станислав Аркадьевич недавно окончил свое университетское образование в области философии и иностранных языков, теперь же молодой граф должен был приступить к своей карьере, в какой она будет области он, однако, не знал, да и желания работать сильно не имел. Одет он был с иголочки, впрочем, наряды его были не дороги, но все же по последнему слову моды: цилиндр, хороший сюртук, брюки и бабочка. Цилиндр он иногда менял на английский котелок, но сюртук имел всего один, тщательно и аккуратно за ним ухаживая. В моду тогда уже вошло гладкое бритье, пришедшее, как и котелки, из Англии, так что растительностью на лице граф не обладал. Родители графа жили в Москве достаточно скромно и оплачивать учебу сына в Петербурге было им не по карману. К счастью, у Станислава Аркадьевича имелась еще и тетушка, с которой он давно не виделся, однако она принимала самое деятельное участие в жизни своего племянника, имея возможность платить за его обучение, так как в молодости удачно вышла замуж за богатого московского дельца. Учеба графа только что подошла к концу и не в его правилах было бы вечно жить на помощь своей тети, как и идти на службу в столице. Поэтому он выбрал небольшой приятный городок, в котором мог жить первое время на малые деньги, выплачивая дешевую ренту и зарабатывать небольшие средства переводами с французского и английского.
– Приехали – сказал кучер, остановив коляску около одного из центральных домов, находящихся на приятной небольшой улочке.
Граф расплатился и поднялся по лестнице на второй этаж, открыв дверь маленькой, но уютной квартирки. Жить в скромных условиях ему было не привыкать, но в столице он мог прогуливаться целыми днями по красивым улицам и площадям этого великого города, здесь же граф рисковал заработать хандру от убогости не только своего жилья, но и провинциальной жизни. Единственной надеждой для него было то, что в городе жили друзья его семьи, которые звали его на светский прием, что сулило войти в общество этого городка. В столице такое было бы для него совершенно невозможно, не имея в кармане приличной суммы. Вестимо, что для высшего общества все еще имело большое значение то, к какому роду ты принадлежишь. Но важность коммерческой основы жизни все более разрасталась со времен отмены крепостного права, все больше уважаемых семейств нищало и эти нищие титулованные аристократы все больше переставали пользоваться уважением и приниматься в обществе. Капиталистическая реальность неминуемо опошляла аристократические порядки, делая их все более и более коммерциализированными, а следовательно, мещанскими.
Этим вечером наш граф явился к богатому особняку, находящемуся не так далеко от дома его самого, ибо в таком небольшом, в сравнении с Москвой и Петербургом, городке все находится близко для человека, привыкшего к столичной жизни. Граф постучал в двери и дворецкий пригласил его войти. В просторной и со вкусом обставленной зале сидели гости и хозяева дома. Вот кто были эти люди. Павел Михайлович Олсуфьев, граф, генерал в отставке, хозяин дома. Человек он был не молодой, со старомодными усами, говорившими всякому встречному о том, что человек это старых порядков. Усы эти были ему крайне дороги, ибо были тем связующим звеном, что связывает для пожилого человека бестолковое и тусклое настоящее со славным и ярким его, в данном случае, гусарским прошлым. Глядя в зеркало на свое скукоженное морщинистое лицо, он смотрел на усы и видел молодого гусара, непрестанно кружащего головы юным дамам. Несмотря на свою старомодность, генерал был все еще вполне активен, статен и физически силен. Жена его, Мария Александровна Олсуфьева, происходящая из другого графского рода – Воронцовых, была женщиной милой и мягкой, все еще привлекательной для своих лет. Будучи на 15 лет моложе своего мужа, она все еще пользовалась успехом у мужчин в свете, никогда при этом не давая поводов для слухов. Это была хорошо воспитанная, ухоженная и приятная женщина, оставляющая о себе исключительно благоприятное впечатление. У графов Олсуфьевых была молодая 18 летняя дочь. Звали ее Анна. Анна Павловна была первой, кого заприметил наш граф, как только вошел в этот дом. Девушка была с виду скромна и миловидна, одета не броско, но со вкусом. Кожа бела, как фарфор, волосы светло-русы, а глаза голубы, как небесная гладь в погожий денек. От нее веяло не яркой ослепляющей своею пошлостью красотой, протухшей на вечно палящем солнце сияния высшего света столицы, заменяющего петербуржцам отсутствие солнца небесного. Она отличалась от петербургских красоток. Она не благоухала парфюмом на всю комнату, не блистала бриллиантами и макияжем. От нее веяло белой, мягкой и пушистой красотой, нежностью лепестков белых роз и таким же ненавязчивым легким ароматом. Она была нежна как зефир, тонка как цветочный стебель и хрупка как хрусталь. Такой аромат нежных роз из загородного сада кружил голову красотой цветов и свежестью воздуха уездного городка, что могло свести с ума молодого человека, привыкшего к удушающим ароматам французских духов и грузной помпезности больших домов на Невском. Рядом с ней хотелось порхать и дышать, а не прогибаться под давящей атмосферой столичных душных людных улиц с их снобистской искушенной публикой, привыкшей к всеразличным увеселительным представлениям на любой вкус и усмешками над любыми деталями, не соответствующими последним тенденциям. Они точно искали над чем поглумиться, достаточно было завязать галстук простым узлом, а не виндзором. Также в комнате присутствовали два молодых человека, друга семьи. Один из них был начинающим чиновником, аккуратным и прилежным. Звали его Антон Сергеевич Прядов. Зарабатывал он не плохо, да и семья его была не самой бедной в городе. Сидя с одной стороны от Анны, он грозно и пренебрежительно поглядывал на соседа ее с обратной стороны. Это был его не то, чтобы друг, скорее вынужденный приятель Алексей Иванович Сабольский – франт и кутила, ничем не занимающийся, ибо имеющий и без того хорошее состояние, полученное им в наследство, которое он проматывал за игрой в карты и дорогим шампанским.
