Первого января одна тысяча восемьсот восьмидесятого
Анна Григорьевна слегла с тяжёлой простудой.
Фёдор Михайлович семенил по комнате и бормотал что-то невнятное
и, как всегда, надеялся только на чудо…
Микстуры, выписанные доктором – не помогают.
Анна Григорьевна дышит, как при обыске Митя,
или сам Фёдор Михайлович, который ещё не знает,
что жизни осталось одиннадцать месяцев… и луна в зените
его вдохновляет капельками чернильными —
звёзд на небе… На земле – чёрная долговая яма…
а Анне Григорьевне хочется пирожное ванильное…
не болезнь, а какая-то новогодняя драма…
и сиротливые мальчики бегают куражатся под окнами —
как бы чего не вышло с их-то энергией,
с их способностью делать жизни короткими —
в любой день недели, кажется… и в воскресение.
В тишине страдания, один на один с неприятностями —
только и остаётся, что сочинять бессмертие —
под микстуры от кашля, под пакетики со всякими гадостями —
для больной Анны Григорьевны… странные действия —
доктора – как пальцем сухим по стеклу оконному —
тянешь полоску со скрипом – до нервной колики,
до конечной точки, тебе одному знакомую,
где только память, а не кружки… треугольники…
бабочки… Между створок спрятавшееся будущее —
смотришь и видишь – как вытекает прошлое —
в твоё настоящее, где в ожидании лучшего,
всё-таки знаешь – ни чего не будет хорошего…
ничего не будет! Сморщинишься, как мочёное яблоко,
рядом с Анной Григорьевной, что доподлинно всё зафиксирует,
застенографирует… съесть его надо бы —
это яблоко, но как-то мимо всё… мимо.
В январе, когда впереди – только год – не более —
хочется выспаться, спрятаться, стать недосягаемым
для чьего-то внимания, для чьей-то злой воли,
даже для родственников, что раздражают своим роптанием
по любому поводу… Всего только год до вечности!.. —
это как рукой дотянуться вечером до книжной полки,
взять томик Пушкина… вытянуть пару звёзд из млечности…
и сосчитать все иголки у новогодней ёлки
и стеклянные шарики с ангелами нарисованными…
деньги в бумажнике – хватит ли дожить до получки…
Анна Григорьевна из-под одеяла голову высовывает —
Фёдор Михайлович, миленький, хочется очень супчика…
а ему ещё убивать Карамазова старшего,
разбираться с долгами собственными перед издательством…
а его постоянно кто-нибудь про здоровье спрашивает —