На кремации Грайан Шильд побывал первый раз в жизни.
В краях, где он вырос, подобное считалась делом неслыханным, практиковалось только в особых случаях и исключительно по решению суда. Мертвецов полагалось опускать в землю, сама мысль, что тело можно сжечь, шокировала людей. А ведь к чему привык – то тебе и закон. За свое недолгое пребывание на островах Шильд не то чтоб специально, но обратил внимание на несколько крупных кладбищ и вплоть до сегодняшнего дня думал, что и здесь погребение – главный и единственный способ проводить человека в мир иной. А потому на похоронах Корина Мерсье он был, мягко говоря, удивлен.
Поначалу все было как у людей: часовня при кладбище, недолгое отпевание. В церкви Шильд мало что понял – до этого он бывал на похоронах всего пару раз, к тому же служба шла на неизвестном ему языке. Но церемония в целом – печальные речи, грустная атмосфера, скорбные лица – показалась ему вполне привычной.
Поэтому, когда присутствующие отдали дань памяти покойному, Шильд предположил, что дальше начнется ритуал погребения. Вместо этого гроб водрузили на большую тележку и повезли в неприметное здание по соседству, прикрытое декоративными деревцами. Скорбящие тихой процессией направились следом и, оказавшись посреди мощеного дворика, на который из здания выходили две двери со встроенными жалюзи, какое-то время стояли молча. Гроб закатили внутрь, помещение заперли изнутри. Недолго потоптавшись у входа, люди стали расходиться и перемещаться в сторону парковки к своим автомобилям.
Мероприятие еще раз напомнило ему, как все-таки велика разница между его прошлой жизнью в Федерации и нынешней долей эмигранта на островах прекрасного Архипелага.
Местные его так и не приняли, он ни с кем не сдружился и не сблизился, скучал по родным местам, по семье и прежнему дому. Он по большей части уже сожалел и о своем переезде сюда. Все было таким непонятным и путаным, с кучей правил, ненужных и архаичных, которые крепко-накрепко врезались в подкорку аборигенов. Испытанием было пойти в ресторан, наведаться в магазин, встретить человека на улице – каждый эпизод таил в себе потенциальный конфликт или недоразумение.
И хотя со временем Шильд начал постепенно приспосабливаться к образу жизни на Форте, куда он прибыл полтора месяца назад, это была его первая поездка на другой остров. Треллин находился от Форта на расстоянии нескольких паромных пересадок. Он пробыл здесь всего несколько часов и уже страдал от культурного шока, начиная понимать, как сильно разнится жизнь от острова к острову, как путаны традиции и противоречивы нравы.
Например, по прибытии на Треллин, родину Корина Мерсье, выяснилось, что большинство гостей, а также все члены семьи, говорят на совершенно непонятном островном диалекте. Шильда представили близким родственникам умершего – его вдове Джильде, сыновьям Томару и Фертину, и те из вежливости стали общаться с ним так, чтобы он их понимал. Но через некоторое время Томар отвел гостя в сторонку и тактично объяснил, что здесь, согласно обычаям, во время похорон принято изъясняться на языке, который предпочитал усопший.
– Понимаете, нам самим нелегко соблюдать все эти древние традиции, – попытался подсластить пилюлю Томар, но вскоре Шильд услышал, как бойко он общается с другими гостями на своем диалекте, без каких бы то ни было затруднений.
Цветов не было: смерть Корина Мерсье относилась как раз к тем случаям, когда цветы для покойника считались жестом дурного тона. Неуместный букет, которым успел обзавестись Грайан перед похоронами, пришлось оставить у черного входа, подальше от посторонних глаз. Слуги шарахались от цветов как от чумы, ни один не согласился даже взять букет в руки. На отпевании все стояли, даже женщины. С костюмом он угадал: все были в черном. Но не угадал с головным убором, строго обязательным. Так что сын покойного перед отправлением в церковь одолжил ему черный шарф из плотной материи. Шильд не знал, когда можно будет снять его с головы, а потому решил ориентироваться по присутствующим.
Пока автомобили, выстроившись вереницей, неспешно ехали к особняку Мерсье, Шильд напряженно обдумывал, когда и под каким предлогом удобнее будет сбежать, никого не обидев и не нарушив традиций.
Ему выделили место в одной из первых машин кортежа. Вернувшись в дом Мерсье, Шильд с горсткой престарелых попутчиков направился вглубь особняка. Они миновали ряд комнат с распахнутыми дверями, наполненными дорогой мебелью и отгороженными натянутыми веревками – словно во дворце, временно открытом для публики. Из дальней части дома открывался вид на поместье с обширным парком.
Парк простирался до джунглей, которые плотно покрывали эту часть острова. Вблизи особняка сохранялся декоративный ландшафт, повсюду были разбиты сады с неглубокими озерцами и клумбами. Дальше от дома начиналось неукротимое буйство природы. Впрочем, времени, чтобы полюбоваться красотами, не было. Слуги, стоявшие на пути, с угодливой настойчивостью направляли гостей по усыпанной гравием тропке вдоль сада, мимо клумб, вокруг пруда – туда, где неподалеку от главного особняка на просторной лужайке были накрыты столы.
Место оказалось довольно депрессивным, с трех сторон оно было окружено высокой стеной, заросшей вьющимися растениями. Открытая сторона сада упиралась в непроходимые тропические джунгли.
Во время службы обрушился проливной дождь, а теперь с безоблачного неба нещадно палило солнце. С подсыхающей почвы шел пар, давила духота, хотелось снять с себя строгий костюм. Толстый шарф стискивал голову, волосы налипли на лоб, пот стекал по вискам. Дожидаясь остальных гостей, Шильд медленно гулял по саду, стараясь выглядеть уверенным в себе и спокойным.
На высоком фундаменте стояла увитая плющом веранда. Укрывшись в ее тени, Шильд наслаждался мгновеньем прохлады. Подошел слуга, протянул ему бокал белого вина и пригласил присоединиться к гостям в центре сада.
Наконец прибыли сыновья покойного, Фертин и Томар Мерсье. Они с явным облегчением стянули с себя шляпы. Фертин встряхнул головой и запустил пятерню в копну кудрявых, мокрых от пота волос. Грайан также с радостью снял с себя шарф и, опустив его на пол в ближайшем углу веранды, вытер вспотевшее лицо.
Большинство гостей были среднего или пожилого возраста. Исключение составляли лишь сыновья покойного, да, пожалуй, еще кое-кто. Эту молодую особу Шильд заметил еще в церкви. Вернее сказать, он заметил, что она его заметила.