– Недурное место этот остров, – сказал он. – Недурное место для мальчишки. Ты будешь купаться, ты будешь лазить по деревьям, ты будешь гоняться за дикими козами[1].
«Черт меня дернул говорить про “тихую гавань” и “остров стабильности”: мол, всем будет суперпогано, а нам – замечательно. Поплавали, освежились – и к новым свершениям. В бушующем океане мирового кризиса правильным курсом идете, товарищи! М-да... выставил себя безнадежным оптимистом. Признаю – поспешил. Умника Дворкина послушал. Сам виноват. Подставился на ровном месте, а теперь читаю всякие гадости в честных глазах соратников и подчиненных. Прямо не говорят, но и так понятно...»
Президент поморщился. Совсем недавно с уверенной и пренебрежительной улыбкой он гордо сообщил миру, что кризис России не страшен – не такое видали, – а даже выгоден. Все страны выйдут из потрясений ослабевшими, а мы «накачаем мускулы» и займемся реформами.
Можно просто забыть о неудачных высказываниях. Словно ничего и не было. Мало ли что сказал... «жизнь вносит свои коррективы» – он любил это выражение и часто его использовал. Но ведь не дают забыть, напоминают. Какой там «остров стабильности»? Где вы его видели? Теперь доказывай, что как раз Россия-то и наберет синяков от кризиса больше всех – сырьевая экономика, и все такое.
«А вы все наоборот утверждали», – представил он стрекозлиную рожу, ехидную и глупую. С мерзкими очками на носу, запотевшими от страстного желания «уесть».
– Тьфу, мерзость!
Он терпеть не мог признаваться в ошибках. Да и не было серьезных проколов, как выяснилось со временем. На редкость единодушное голосование на выборах, ковровая красная дорожка к позолоченному трону, отражение кремлевских зеркал и почтительные улыбки собравшихся. Все сложилось на удивление удачно. Мелкие шероховатости не в счет.
Однако ощущение тревоги не покидало. Ситуация требовала жестких решений, а на «резкие телодвижения» можно смотреть по-разному. Если сложится впечатление, будто он нарушает условия «тандема», правила игры, взаимные обязательства, – жди еще одного кризиса. Но уже не в мировой экономике – хрен бы с ней, а в Кремле – что ближе и опаснее.
«Ладно, если не поймут, отложу проект в долгий ящик, под сукно. Но попытаться все же стоит. Хуже не будет».
Президент тяжело вздохнул и написал резолюцию: «Согласен. Подготовьте необходимые документы». Потом несколько секунд подержал, словно прицеливаясь, украшенную серебряной вязью коллекционную ручку – подарок колоритного премьер-министра Италии Берлускони. Мысли о легком в общении, лукавом и бесцеремонном итальянце обычно вызывали бесшабашную улыбку и улучшали настроение. Любые трудности казались пустяками, случайными недоразумениями и мелочами, которые не заслуживают беспокойства.
«Ну и правильно, чего раньше времени заморачиваться», – подумал президент и размашисто поставил свою подпись.
* * *
Марина была непредсказуема. И как ни странно, это давало Игорю ощущение стабильности. Почти как в теории контролируемого хаоса. Только в данном случае хаос не поддавался контролю и влиянию.
Она не уставала удивлять: словами, реакцией, улыбкой, долгожданной нежностью или непонятной холодностью, взрывом эмоций или ледяным безразличием... Что бы ни говорила и ни делала, Игорь знал: Марина никогда не совершит подлость или предательство. Поэтому перепады настроения не изматывали, а оживляли, придавая серым будням невероятное очарование. И в этом была стабильность, которая успокаивала. Даже когда он начинал сомневаться.
Игорь всегда был более практичен, упорядочен, конкретен. Точнее, рационален. Ведь никто не может сказать, в чем настоящая практичность – в неброскости или в яркости, в унылости или, наоборот, избытке страстей.
Каждый по-своему испытывает жажду и голод. Одни борются за выживание, а другие забиваются в угол и тихо страдают. Или пьют. Или втягивают онемевшим носом «кокс». Или ничего не делают и ждут. У этих по крайней мере есть шанс после того, как они отдохнут.
Марина была продолжением его недостатков и достоинств. Догадывалась ли она об этом? Игорь не знал. Он поймал себя на мысли, что, возможно, не знал о ней очень многого. Вообще ничего не понимал в ее характере, чувствах и желаниях.
Ни черта не догадывался!
Как жаль, что люди всегда остаются загадкой, лабиринтом, мучительной головоломкой. Даже самые близкие и родные. А потом уносят свои тайны в другой мир, о котором никому ничего не известно, что бы ни говорили проповедники. Они сами не знают, а говорят – чтобы успокоить и придать хоть какой-то смысл существованию. Будто человек сам не может понять, ради чего стоит жить. Да, не может. Но это не значит, что его нужно кормить сказками.
Эти мысли не огорчали Игоря Ратова. Наоборот, ему становилось уютнее, когда он пытался дать рациональное объяснение тоске по Марине. Расстались, перевернули страницу жизни, забыли друг о друге!
Нет, это невозможно.
«К сожалению, чем дороже тебе человек, тем больше у него тайн и сюрпризов, – вынужден был признаться себе Игорь. – Приятно сознавать, что не один ты такой несчастный, есть закономерности, для которых твои личные терзания – частный случай, не более того. Влюбленность – болезнь. Атрофирует зрение и слух, превращает человека в беззащитное существо, зависящее от воли случая. Каждая встреча в нашей жизни случайна. Значит, и любовь случайна. Человек не способен предсказать свою судьбу, тем более влиять на нее. Он может изменить ход своей судьбы, но результат ему неизвестен. Кроме последнего и окончательного. Нагим ты в мир пришел, нагим и уйдешь...» Игорь почувствовал, что рука сама тянется к компьютеру.
Он не мог не рассказать ей о своих мыслях, не почувствовать ее дыхание, ее тепло. Даже если в это мгновение она в объятиях другого мужчины.
Не важно!
Он набрал электронное письмо. От спешки даже вспотели ладони.
Марина, добрый вечер!
Извини, что так поздно. Наше прощание ты устроила с присущей тебе артистичностью! Я был застигнут врасплох и до сих пор не могу прийти в себя. Наверное, я был невнимателен. Как все люди, которые счастливы и не подозревают об этом.
Ты помнишь, за несколько дней до твоего исчезновения мы ездили в Ново-Иерусалимский монастырь. Ты поднималась на каждую стену, а я оставался внизу. Мне было скучно. Вернее, я просто ленился.
Ты возвращалась, и в глазах твоих была боль. Ты словно спрашивала меня о чем-то. Только сейчас я понял, что это значило. Я еще мог все изменить, но не сделал этого. Спокойно сидел на лавочке и был уверен, что твоя непредсказуемость – всего лишь обычная игра, желание развлечься. Не более того.
Я был не прав. Прости меня.
Игорь.
