Берлин город ужасный и простой. Всё, что стремится придать ему вид столицы, исполнено отвратительного дурновкусия. Впрочем, любой город империи, неважно какой, интереснее этого города без церквей. Если бы не замки в окрестностях города, не несколько картин старинного музея и не недавно открытый Пергамон, путешествие в Берлин было бы бесполезным. Здание, которое называется Пергамоном, расположенное за старинным музеем, содержит находки, привезённые с раскопок в Пергаме, и, самое главное, знаменитую гигантомахию, которая украшает алтарь Юпитера. Этот алтарь реконструировали, и на эту работу у берлинских учёных ушло двадцать три года.
Но как же это прекрасно! Какая это восхитительная поэма в камне! Земные, морские и подземные олимпийские боги, животные, гиганты, чудовища яростно переплетают свои местами повреждённые члены, торсы богинь вздымаются в руках героев, лица искажены гримасами, рты открыты. Эта работа, которую ремесленники изваяли из крупного куска гранита, так сознаёт свою божественность, что путешественник, забыв о толпе посетителей с закрученными к верху усами и уродливых женщин, ожидает часа, когда быки замычат в гекатомбах.
Эта гигантомахия датируется третьим древнегреческим периодом, который длится с 331 года по 63 год до Рождества Христова.
Созерцая работу каменотёсов из Пергама, люди в Германии, возможно, станут скульпторами. Я этого им желаю, потому что немцы действительно не имеют никакого представления о том, что такое скульптура. Огородные пугала в Аллее Победы, работы Бегаса или, из недавних, Макса Клингера (нравится это или нет господину Георгу Брандесу) не содержат ничего такого, что могло бы идти вразрез этому мнению.
Значительное усилие двух провинций, которые сотрудничали при создании выставки für Westfalen und Rheinland, организованной в Дюссельдорфе, не должно, тем не менее, ввести в заблуждение посетителей относительно кризиса немецкой промышленности и коммерции. Одной из наиболее интересных частей экспозиции является Kunstpalast. Этот дворец содержит первую большую выставку изящных искусств в Дюссельдорфе. Здесь выставляют свои работы художники со всей Германии.
Школа Дюссельдорфа, казалось, находится в упадке. Из художников, которые принесли ему славу, один из Ахенбахов, единственный, ещё держится, он богатый, немного сумасшедший и уже немодный. И всё же среди хаоса очень сомнительных произведений Берлина, странных присланных из Дрездена и Вены работ, картины художников молодой школы Дюссельдорфа: Гебхарта, Янссена и Бохманна, – создают впечатление успокаивающего и утешающего здоровья, полезного для будущего этого милого процветающего города. В общем, на этой выставке, которая претендует на то, чтобы быть чем-то вроде Décennale, очень не хватает значимых художников.
Это правда, что многие художники, которые, по той или иной причине, не нашли места для своих работ в Kunstpalast, хорошо представлены в открытых галереях города. Так обстоит дело с профессором Брауном (из Мюнхена), баталистом, учеником Верне. Г. Браун выставляет очень личные пейзажи баварских Альп.
В секции искусств, применяемых в промышленности, очень примечательны присланные из Вены работы.
Главным скульптурным произведением является Бетховен Макса Клингера. Я уже видел прошлой зимой в Вене такой фасон Юпитера из цветного мрамора, который, казалось, в первую очередь, предназначен быть дежурным предметом в любой художественной мастерской. Его приняли за шедевр. Дискуссии, которые длятся больше года, не сделали его лучше, по моему разумению. Три страны, Пруссия, Саксония и Австрия оспаривали его друг у друга. Саксония взяла верх, Бетховен отправился в Лейпциг.
В целом, выставка в Дюссельдорфе очень важна. Я желаю, чтобы в результате она придала жизни этому центру искусств, у которого нет недостатка в столицах.
Мне показалось, прежде всего, что художники Дюссельдорфа проявили себя в качестве художников жизни и света, они должны продолжать в том же духе. Они только выигрывают, противопоставляя свою искренность лжи сепаратистов из Мюнхена, представленных слишком знаменитым и злополучным профессором Штуком, и теми, что из Берлина, о которых вообще не стоит говорить.
После того, как Вы в двадцатый раз обошли вокруг Нюрнберга, после того, как заплатили за вход во всех церквях, после того, как Вы были в восторге от Прекрасного Фонтана и от всех прочих фонтанов города, после того, как Вы остановились на каждом мосту через Пегниц, после того, как посетили древний Kaiserburg, дом Дюрера и поразмышляли у его надгробия на кладбище Сент-Жан, после того, как Вы выпили нюрнбергского пива, которое многие ставят выше мюнхенского, в Bratwurst-Gloecklein, маленькой гостинице, все ещё полной воспоминаний о Дюрере, о Крафте, о Вишере, которые, в своё время, были её завсегдатаями, и где можно увидеть память о более современных событиях: дивный рисунок, который Вальтер Крейн оставил там во время своего переезда в 1900 году (на этом рисунке изображён подъёмный кран – по-английски crane – на котором подвешен оловянный кувшинчик и написано Prosit на картине, изображающей Альбрехта Дюрера таким, каким он изображён на его портрете Христа в Пинакотеке Мюнхена, но только в профиль), после того, как Вы, в конце концов, всё в Нюрнберге увидели, Вам следует пойти в национальный немецкий музей – Germanisches Nationalmuseum. Хотя и возведённый на территории королевства Бавария, этот музей принадлежит Германской Империи. Его основал барон Ганс фон Ауфсесс, впоследствии его достроили, его торжественно открыл в 1892 году император Гийом II в присутствии регента Баварии.
Причиной создания этого музея стало стремление утвердить перед лицом всей вселенной немецкий художественный гений. Ибо этот музей содержит не только оригиналы или репродукции работ, родившихся на земле империи, но произведённых на всех территориях, где живут немцы, и где говорят на немецком, как то Австрия или часть Швейцарии. Я сообщаю об этой идее, которая мне показалась превосходной, и мне представляется желательным, чтобы какой-нибудь авторитетный человек взял на себя создание подобного музея для, несомненно, более важных произведений, обязанных своему возникновению латинскому гению. Нет необходимости в том, чтобы для возведения этого музея выбирать всемирно известный город, такой как Париж. Даже немцы выбрали Нюрнберг, потому что этот город является образцом и идеалом их средневековых городов, можно было бы выбрать город, который был бы цельным обобщением латинского мира. Я говорю о Ниме, о Риме или даже, почему бы и нет? о Трире на Мозели, они годятся для того, чтобы вместить этот музей, в который будут вносить свой вклад: Франция, Бельгия, рейнские и мозельские земли, Италия, Пиренейский полуостров, Румыния, северная Африка и Латинская Америка.
