Пока мотался с вокзала на вокзал в Чикаго, слегка простыл, потом Нью-Йорк, там в ожидании стрелки с Боссом замутил трехдневный гудеж с девками, так что поправить здоровье, увы, не получилось. Когда приехал на Лонг-Айленд, был уже никакой. Впервые за много лет заметил в мокроте следы крови.
Зал ожидания станции Пиердейл крошечный – вошел и вышел; стою в дверях, смотрю. Главная улица. Она там всего-то четыре квартала, делит город на две половины, одинаково задрипанные. Ведет к педагогическому колледжу – полудюжине красных кирпичных домиков, разбросанных примерно на пяти гектарах неухоженной территории кампуса. Самое высокое здание – три этажа. А общежития так и вовсе бараки.
Напал кашель, я закурил сигарету, утихомирить. Подумал: может, рискнуть да опрокинуть два-три стопарика – как-то же надо от похмелья избавляться. «Надо» – это даже не то слово! Поднял свои два чемодана и шагнул на улицу.
Отчасти, конечно, тому виной было мое настроение, но чем дальше я углублялся в Пиердейл, тем меньше он мне нравился. Весь городок скукоженный, поганый – как яблоко, загнившее на ветке. Местная промышленность, похоже, отсутствует напрочь – так, собирают в кучку то, что привезут фермеры. Чтобы в Нью-Йорк на работу ездить – с этим тоже облом: куда там, девяносто пять миль, шутка ли! Педагогический колледж как раз кстати – все-таки подспорье, но он, видать, тоже маленький и никчемный. И у всего вокруг унылый вид – как у лысеющих мужиков, что зачесывают последние пряди волос из-за ушей на макушку.
Прошел пару кварталов, и ни одного бара – ни на главном «броде», ни в переулках. Потный, дрожа всеми поджилками, я поставил чемоданы и прикурил еще одну сигарету. Опять закашлялся. Выругал про себя Босса последними словами, какие только вспомнил.
Я все на свете отдал бы за то, чтобы вновь оказаться на той автозаправке в Аризоне.
Но это – дудки. Или я буду с тридцатью тысячами Босса, или не будет ни тысяч, ни меня, ни вообще ничего.
Остановился у обувного магазина и, выпрямившись, краем глаза поймал свое отражение в витрине. Особо не впечатлился. Нет, ну, конечно, видно, что за последние восемь-девять лет я практически выздоровел: вон какой стал – почти как огурчик, чего там. Но вот красавцем – нет, не сделался. Штабелями при виде меня девки не укладываются, врать не буду. Главное, росточком не вышел. В витрине отражался мальчик, который пытается выглядеть мужчиной. Как говорится, метр с кепкой. Ну, полтора.
Отвернулся от витрины, постоял, посмотрел снова. Светить деньгами мне не с руки, это да, но, чтобы иметь приличные ботинки, человеку что, непременно надо в золоте купаться? Новая обувка всегда влияла на меня благотворно. Надел – и кум королю, даже если остальное не очень катит. Захожу внутрь.
У входа небольшой прилавок, полный носков и подвязок, над ним морда щекастого малого средних лет – хозяин, надо полагать; склонился, читает газету. На меня едва глянул, лишь ткнул через плечо большим пальцем.
– Тебе туда, сынок, – проговорил он. – К тем красным кирпичным зданиям – видал?
– Что?! – вырвалось у меня. – Да какой я тебе…
– Туда, туда. Ходи прямо, не промахнешься, там пристроят. Направят в общагу и скажут все, что тебе надо знать.
– Слышь, ты! – сказал я. – Я ведь…
– Давай-давай, топай, сынок.
Что меня в жизни сильно раздражает, так это когда меня называют сынком. Дико ненавижу это обращение. Я вздел чемоданы повыше да как грохну ими об пол! От сотрясения у него чуть очки с носа не слетели.
Подошел к примерочным креслам, сажусь. Покрасневший, с обескураженным видом он последовал за мной, сел против меня на табурет.
– Не надо так. Зачем? – произнес он с укоризной. – Ай, вспыльчивый какой! Надо за собой следить.
Это он в точку. Мне предстояло крепко держать себя в руках.
– Да надо, конечно, – процедил я с ухмылкой. – Просто, когда меня называют сынком, я взрываюсь. Ты ж тоже, наверное, так же… когда тебя пузаном величают.
Он начал было хмуриться, но в конце концов усмехнулся. Ладно, думаю, парень ты вроде неплохой.
Просто любопытный больно. Деревенщина! Я попросил принести самые лучшие штиблеты на каблуке и суперской толстой подошве, и он занялся своим делом. Двигался, правда, нога за ногу, чтобы успеть ковырнуть меня как можно большим количеством вопросов.
Не в педагогический ли колледж я приехал? И не слишком ли поздно: семестр давно начался! Где думаю поселиться? Место забил?
Я сказал, что задержался по болезни, а жить буду на квартире у мистера Джей Си Уинроя.
– У Джейка Уинроя?! – кинул он на меня удивленный взгляд. – Да ты неужто не… Зачем тебе туда?
– Главным образом из-за цены, – объяснил я. – То ж самый дешевый пансион из всех предлагаемых колледжем!
– Ну да, – кивнул он, – но ты хоть знаешь, почему там так дешево, сынок… в смысле, молодой человек? Да потому что квартировать у них никто не жаждет!
Я разинул рот, сижу гляжу на него. С этаким жутко обеспокоенным видом.
– Ох, да ни фигас-се, – говорю. – Ты, что ли, серьезно? Это тот самый Уинрой?
– В том-то и дело! – Он победительно вскинул голову. – Он самый и есть, кто ж еще! Жулик, собиравший дань со всех – черт бы их драл-то – ипподромов штата!
– Ни фигас-се, – повторил я. – А я думал, его закрыли!
Хозяин лавки улыбнулся снисходительно и жалеючи.
– Отстал, отстал ты от времени, сы… Слушай, как тебя звать-то?
– Бигелоу. Карл Бигелоу.
– Отстаешь от жизни, Карл. Джейк на свободе уже… два, четыре… шесть или семь месяцев. Тошно, видать, ему в тюряге сделалось. Невмоготу стало – даже притом, что большие люди платили крутые бабки, лишь бы сидел да помалкивал.
Я продолжал изображать обеспокоенность, даже испуг.
– Ты пойми правильно: я не говорю, что с тобой в доме этого Уинроя что-то должно случиться. Есть у них, кстати, и еще один жилец – не студент, нет. Просто работает чувак неподалеку – в пекарне, что ли, – и ничего, живет себе, в ус не дует. Полиция неделями к дому не подходит.
– Еще и полиция! – пробурчал я.
– А ты как думал! Надо же им следить, чтобы Джейка не кокнули. Пойми, Карл, – заговорил он с нажимом, будто объясняет умственно отсталому ребенку. – Этот Джейк – он же главный свидетель по делу о шайке в верхах, которая опекала букмекеров! Только он один может ткнуть пальцем в каждого из оборзевших политиков, всяких там взяточников-судей и прочих крупных коррупционеров. Так что с тех самых пор, как он согласился дать показания и вышел из тюрьмы, следователи опасаются, чтоб его не порешили.
– Апып… – я даже поперхнулся. Но, вообще-то, благодаря разговору с этим клоуном мое здоровье резко улучшилось. – А пып-пытались уже?
– Ну-ка, ну-ка… Встань на минуточку, Карл. Не жмет? Давай тогда вторую туфлю примерим… Не-ет, никто не пытался ни разу. И чем больше об этом думаешь, тем легче понять почему. В обществе просто нет большой заинтересованности в том, чтобы букмекеров посадили, и это тоже понятно. Люди не видят, что дурного – делать ставки у них в конторах, если прямо на ипподроме по закону можно. Но заключать пари, делать ставки – это одно, а убийство – извините, совсем другой коленкор. Такое народу не понравится, и, конечно, все сразу поймут, кому оно выгодно. И у тех же букмекеров весь бизнес прахом пойдет. Такой вонизм подымется, что наверху просто придется изобразить кое-какую чистку – пусть через силу, пусть нехотя, но придется.
