Варяг! О, сколько противоречивых чувств вызывает это слово! Но еще больше – вопросов. Почему варяги в нашей русской истории героизируются? Например, в литературе, искусстве варяги изображаются чаще всего положительными персонажами. Почему постоянно появляются различные версии славянского происхождения варягов? Их ищут в местах расселения восточных славян на южной стороне Балтики. В общем, варяги представляются хорошими мореплавателями и торговцами, мирными рыбаками и варщиками соли. Такие славные ребята одного из славянских племен!
Но в то же время хочется задаться вопросом: почему словом «варяг» у нас не принято называть родного и близкого человека? Как раз наоборот. В обиходе это слово всегда имеет негативный оттенок. Приглашенный со стороны человек воспринимается как чужой – варяг. Тем более если он – иностранец. Особенно если этого человека уже знали и его появление было нежелательным. Все это происходит на подсознательном уровне, как рефлекторная реакция, например, на нового управленца, в ком читается высокомерие, пренебрежение, даже презрение по отношению к подчиненным. Варяг – это не приговор, а, скорее, общественное порицание.
Примечательно, что положительный образ варяга создается в основном отечественной историографией, а отрицательный – зарубежной. И в этом есть определенный смысл. В зарубежной традиции варяги предстают завоевателями, грозной силой на морях и на суше, некогда способными брать дань с непокорных племен, управлять ими. А у нас их видят морскими романтиками с секирами наперевес.
Эта двойственность восприятия варягов – не выдумка современных интерпретаторов русской истории. Такое противоречивое отношение к варягам заложено в самой ранней, самой известной нашей летописи, называемой Лаврентьевской. На эту летопись ссылаются практически все, кто хочет доказать чужеродность варягов или, наоборот, обосновать их миролюбие. Ее цитируют, когда хотят что-то показать в отношениях славян и скандинавов, славян и так называемых финно-угров в Волго-Окском междуречье.
В одном фильме, снятом в 2012 г., ведущий обращается к хранительнице рукописи Лаврентьевской летописи за консультацией. Она, с благоговением переворачивая страницы, между прочим замечает: «А ведь к оригиналу за все мое долгое служение в музее так никто и не обращался». И на самом деле, все уже давно привыкли пользоваться вторичной литературой, то есть переведенной некогда на современный русский язык начальной частью летописи. Возможно, поэтому, чтобы приблизить любознательного читателя к исторической правде, в том же 2012 г. Лаврентьевскую летопись оцифруют, и ее электронная копия появится в открытом доступе в Интернете. И это, несомненно, большое событие: теперь можно, во-первых, сравнить оригинал текста летописи с ее переводом, а во-вторых, получить возможность сформировать собственное впечатление об авторе летописи, о тех или иных событиях, сказаниях, легендах и т. п.
Двойственность отношения к варягам очень сильно проявилась в норманнской теории происхождения русской государственности. Новгородцы, по летописной легенде, призвали на княжение в Новгород варягов «из-за моря», возможно шведов, во главе с Рюриком, но на поверку варяг Рюрик оказался норманном. Теория-то норманнская, а не варяжская! Значит, князь – не свой, а все-таки чужой! Получается, когда мы говорим о норманнах, то часто имеем в виду варягов – и наоборот. Слова «варяг» и «норманн» оказываются синонимами, хотя такого не может быть в принципе! Добавляет путаницы в этом вопросе еще одно распространенное в средневековой Скандинавии слово – викинг. Ведь норманнов чаще всего принимают за тех же викингов. Но викинги в зарубежной историографии ассоциируются с норвежцами, то есть имеют свое конкретное этническое лицо. Таким образом, Рюрик «растраивается» и становится вообще многоликим: он и варяг, он и норманн, он и викинг; он и славянин, он и швед, он и норвежец. По этому поводу появилось много разных теорий, что вызвало нескончаемую волну дискуссий.
В данном случае мы не будем включаться в споры, кем именно являлся Рюрик. Наша цель – показать, кем, когда и для чего эта легенда о варягах была внесена в нашу летопись. Как из легенды Рюрик становится реальной исторической личностью. Почему он признается таковой в разные исторические времена. И что за общественные силы подкармливают варяжскую легенду сегодня.
Главный вывод, который делается нами на основе текстологического анализа Лаврентьевской летописи, таков: варяжская легенда записана не первым летописцем, а сознательно вставлена в летопись в более позднее время. И для этого были свои причины. Возможно, у Рюрика был даже свой литературный прототип, навеянный скандинавскими сказаниями, записанными в исландских сагах.
В первой части книги мы познакомим читателя с событиями, которые имели реальную основу, подтвержденную разными источниками. Они касаются времен Ярослава Мудрого. Тогда в Новгороде находили политическое убежище скандинавские конунги. Они прибывали в Новгород вместе со своими варяжскими дружинами. В тот период открывались первые торговые фактории в городах по всему побережью Балтийского моря. Создавался прототип будущего Ганзейского союза. В частности, готландским и немецким купцам выделялись удобные для торговли места в центре Новгорода. Тогда формировалась и культура торговых отношений. Для охраны от воров и завистливых взглядов территории факторий надежно огораживались. Вместе с торговыми лавками и дворами строились храмы. Иностранцы обживались, входили в доверие горожан. Их интересы влияли на общественную жизнь новгородцев, что приводило к различного рода конфликтам. Пропагандистская война уже тогда выходила на передний план. Появляется идеологическая почва для создания различных мифов, порой с прямо противоположными оттенками: о варягах-находниках и варягах-единоплеменниках, варягах-пиратах и варягах – рачительных правителях городов русских и т. д. Понятна цель – закрепить в сознании славян идею постоянного варяжского присутствия на севере Руси.
