На одиннадцатый день после своего семидесятилетия барон Франк Герман Хубертус де Лавеньерт бросил курить и читать газеты.
Нельзя сказать, что барон осознанно отказался от этих двух вреднейших привычек. Все его многочисленные предки слыли заядлыми курильщиками и, как истинные фландрийцы, никогда не считали табакокурение пороком. Например, почтеннейшая Изабелла де Лавеньерт, приходившаяся Франку бабкой, благосклонно разрешила запечатлеть себя на фамильном портрете с гаванской сигарой, изящно зажатой между большим и средним пальцами отставленной в сторону левой руки. Сигара на картине молодого импрессиониста походила на сигару гораздо больше, чем сама баронесса на даму, в генеалогическом древе которой произрастала мощная ветвь рода Вильгельма Оранского, да и, вообще, на женщину. В наши дни подобное произведение изобразительного искусства вполне могло бы быть воспринято, как плакат, иллюстрирующий пагубное влияние никотина, вызывающего распад человеческого организма на разноцветные пирамидки и кубики, если бы не цена портрета, выраженная пятизначным числом в английских фунтах.
Также надо заметить, что ни один из вышеупомянутых предков до семидесятилетия не дожил – факт, на который бестактно указывал лечащий врач барона, настаивая на отказе от курения.
Вероятно, дефицит никотина в крови, снабжающей мозг, пагубно отразился на умственной деятельности барона де Лавеньерта, потому что через десять часов после отказа от курения, в сильнейшем раздражении отбросив газету, он в присутствии слуги поклялся никогда больше не брать в руки газет и журналов, не слушать радио и не включать телевизор.
Пожалуй, это была самая неосмотрительная клятва в его жизни. Вести мира, эта кипящая кровь планеты, поступающая по венам и капиллярам различных информационных каналов и причудливо растекающаяся в искривленном пространстве, ныне называемом масс-медиа, многие годы подпитывали его идеями, становились причиной отчаянных и сумасбродных начинаний, и никакие, даже самые поучительные книги не смогли заменить отвергнутые источники аккумуляции энергии. В свою очередь, вот уже полвека имя барона не сходило со страниц газет, особенно на его родине, в Бельгии. Если в анонсе отсутствовал репортаж о похождениях барона де Лавеньерта, такую газету можно было всучить лишь бездомному, устраивающемуся на ночлег в парке на скамейке. Знаменитый спортсмен, политик и путешественник, пользующийся, к тому же, особым расположением женского пола, никогда не держал газетчиков на сухом пайке.
В тысяча девятьсот сорок девятом году, в неполных шестнадцать лет Франк сбежал из дома, чтобы принять участие в голландско-индонезийской войне. Ему так и не удалось совершить выдающихся подвигов – когда юноша достиг далеких берегов Нидерландской Индии, в Гааге уже заключили мирное соглашение. И все же фотография молодого человека появилась на обложке популярного амстердамского журнала. На одной из улиц Джакарты юный Франк с гордо поднятой головой прижимал к груди голландский триколор, сброшенный с крыши административного здания. И если мужчины, читая репортаж, скептически посмеивались над безрассудным мальчишкой, спасшимся от разъяренной толпы только благодаря своевременному появлению военной полиции, то женщины вполне довольствовались фотографией высокого черноволосого красавчика с горящими серо-голубыми глазами. Остальное им подсказывало присущее слабому полу утонченное романтическое воображение. И когда выдворенный из Джакарты Франк де Лавеньерт вернулся на родину на борту теплохода Ост-Индской компании, на причале его встречали многочисленные поклонницы.
С тех пор интерес соотечественников к Франку де Лавеньерту не ослабевал, тем более, что барон сам постоянно подбрасывал охапки хвороста в горящий костер.
В университете он увлекся стрельбой из лука. В двадцать четыре года стал чемпионом страны, в двадцать пять – чемпионом Европы. Даже самые скептически настроенные эксперты прочили ему одну из медалей Римской Летней Олимпиады, поклонники надеялись, а поклонницы не сомневались в «золоте». Подготовку к штурму Олимпийских высот молодой барон успешно совмещал с выпускными экзаменами на звание бакалавра и с бурными тестами на звание Дон Жуана. И не его вина в том, что те романы, которые необходимо было тщательно скрывать ввиду высокого социального статуса замужних любовниц, вырывались наружу, подобно извержению вулкана, и становились достоянием общественности.
Скандальный разрыв с красавицей-итальянкой глубоко ранил сердце Франка де Лавеньерта. Более того, обманутый супруг, крупный муниципальный чиновник из Калабрии, которого подозревали в связях с краснорубашечниками, всерьез пообещал вынуть из барона его раненое сердце, а заодно и намотать на кулак здоровые внутренности. И действительно, за пару месяцев до начала Олимпиады на Франка были совершены два покушения с взрывами и стрельбой. Он чудом уцелел, но вскоре исчез из столицы и из страны, чтобы через некоторое время объявиться в Экваториальной Африке.
Несколько лет барон прожил в Бельгийском Конго и даже принял участие в трех экспедициях, организованных Королевским Географическим Обществом. Несмотря на некоторую отдаленность метрополии от экватора, репортажи о жизни и, конечно же, о любовных похождениях барона в колонии продолжали волновать сердца и умы его почитателей. Так, например, по версии одной из столичных газет, во время путешествия в верховья реки Конго барон угодил в лапы к свирепым туземцам. Сначала туземцы, согласно до сих пор принятой в некоторых экзотических местах доброй традиции, хотели оставить связанного чужака на растерзание хищникам. Но белый пленник настолько удивил дикарей искусной стрельбой из лука, что те передумали и решили, что более полезно будет съесть его самим. Автор статьи не уточнял, каким образом барону де Лавеньерту удалось убедить каннибалов пересмотреть их гастрономические наклонности. Для заинтересованной публики было достаточно и того, что, подарив жителям девственных джунглей множество полезных советов и разделив ложе со всеми дочерями польщенного вождя, Франк заскучал. Под ритмичный бой тамтамов опечаленные людоеды и рыдающие людоедки проводили героя до самого Леопольдвилля.
Не найдя общего языка с соратниками Патриса Лумумбы, барон вернулся в Брюссель, под крыло цивилизации. Высокие спортивные достижения больше его не привлекали, и, получив приглашение в департамент иностранных дел, он с головой окунулся в работу на дипломатическом поприще. Происхождение, внешность и обаяние обеспечивали ему доступ не только на закрытые мероприятия, проводимые на самом высоком уровне, но и в закрытые дамские будуары. И хотя недовольство официальных чиновников вполне перекрывалось восхищением поклонников и поклонниц, службу в департаменте иностранных дел пришлось оставить. Последней каплей, переполнившей чашу терпения королевского министра, послужила не романтическая история, а пошлая драка с докерами в одном из баров Ньюпорта, в которой секретарь бельгийского посольства барон Франк де Лавеньерт принимал самое непосредственное участие.
