Квартира профессора Романовского
на Спиридоньевской улице. 1936 год
Гость говорил почти без акцента. «Вероятно, из эмигрантов», – подумал Михаил Кондратьевич. Профессор был из тех немногих русских, кому позволялось не только общаться с иностранцами, но и принимать их у себя. «Ария заморского гостя», – усмехнулся про себя Романовский, ему, светилу Советской фармакологии, вербовки были привычны. Нельзя сказать, что он был рад Советской власти, но Россию любил, уезжать не хотел, несмотря на то, что в 17-м его повели на расстрел, поставили лицом к стене собственного дома, благо, не убили, тяжело ранили, Софья Александровна выходила, спасла. С двухлетней Верочкой на руках, с еле живым мужем как-то выбралась в другую губернию, выправила всем новые документы, немного изменив фамилию. Как-то затерялись, выжили и приспособились к новой власти.
Профессор с приходом красных начинал аптекарем, но умище не спрячешь, и вскоре уже преподавал в медицинском институте, 1-м ММИ на Пироговке.
Идеи бессмертия, вечной молодости или хотя бы долгой безболезненной старости всегда притягивали сильных мира сего. Пока он может работать, пока подает надежды, семья – в безопасности, более того, они живут в огромной отдельной квартире, сыты, пайки из спецраспределителя, Софья Александровна и Верочка одеваются в Торгсине. Нет, эмигрировать профессор не хотел, Россия давала простор для науки, творчества, в поисках составляющих для его «таблетки молодости, здоровья и долголетия», которую он для краткости именовал препаратом, он мог ездить на Кавказ, на Дальний Восток, в Сибирь. Какая страна даст еще такой размах?!
Софья Александровна была на всю жизнь напугана революцией, новыми вождями, полуграмотными, но очень хваткими и жизнестойкими коммунистами. Она пыталась уговорить мужа уехать в спокойный и респектабельный Лондон или в беззаботный, легкий Париж… Но всякий раз муж убеждал ее в том, что «кровавое время пережили, жизнь налаживается, люди остаются людьми, зверское начало не может доминировать в человеке». Поскольку он со своими знаниями и открытиями нужен стране, науке, вождям, то и его близкие – под защитой. Подали чай и домашний пирог с вишней, фирменный шедевр Софьи Александровны.
– Я понял, господин профессор, что вы собираетесь ответить отказом, но не спешите, такие решения наспех не принимаются. Давайте возьмем паузу, но знайте: вас ценят и ждут, если вдруг вы решитесь, либо какие-то события вас заставят принять наше предложение, дайте нам знак, – произнес гость и вложил в руку Михаила Кондратьевича листок.
«Смотри-ка: был готов к отказу… Умный и предусмотрительный, впрочем, другого и не прислали бы», – отметил про себя Романовский. Текст-инструкцию внимательно изучил, дал просмотреть и запомнить супруге, затем, раскуривая сигару, поднес спичку к листку и сжег его. Романовский не курил, но запах дорогих сигар ему нравился, а особенно его любила супруга, даже просила иногда: «Покури немного, Миша, пусть в доме мужчиной пахнет…»
Гость ушел.
«Только бы эта инструкция не понадобилась никогда», – подумал профессор.
«Как же я скучаю по Парижу», – пронеслось в голове у Софьи Александровны.
Путь экспедиции лежал к потухшему вулкану, который спал уже больше 150 лет, за эти годы в его кратере появились уникальные растения с редкими целительными свойствами. Группа, которую возглавлял Романовский, по мнению русских, была не велика, всего 4 человека и 2 проводника, но для малонаселенной Якутии казалась огромной шумной толпой. Якуты жили обособлено, могли месяцами никого не видеть. Пришлых не сильно жаловали, приходилось коренных жителей подкупать, везти им подарки, стараться расположить этот ледяной народ к себе. Крайне чуждо местному пейзажу выглядел Михаил Кондратьевич: интеллигентное лицо, пенсне и гренадерский рост! Он и среди русских выделялся: почти 2 метра, атлетическая фигура. Якуты рядом с ним смотрелись как дети, но было бы большой ошибкой относиться к ним свысока. Здесь выживание всей группы зависело от этих «детей». Романовский всю жизнь помнил эту экспедицию, во всех мельчайших деталях. Он часто видел во сне то один день из этого путешествия, то другой, возвращаясь туда снова и снова.
Вулкан виднелся издалека: идеально ровный конус с аккуратно срезанной верхушкой, широкий, как бы сплюснутый, он походил на якутскую юрту. Местные его называют каменный шатер. Путь к нему был нелегок, летний полярный день, нестерпимо яркое солнце подтопило вечную мерзлоту, шли где по щиколотку, где по колено в топкой грязи… Низкорослые коренастые якутские лошадки от напряжения исходили паром, над нами сплошным черным облаком роились комары. За все наши тяготы были щедро вознаграждены невероятным видом цветущего желтым, фиолетовым, зеленым, абсолютно сказочного шатра! Мы любовались неземной панорамой, стараясь запомнить, вобрать в себя эту красоту, даже наши проводники-юкагиры, выросшие здесь, замерли в восхищении вместе с нами. Я был уверен, что еще совсем немного пройти, и я, наконец, смогу спуститься в кратер, но сопровождающий велел остановиться и разбить лагерь. Полярный день коварен, кажется, что еще полдень, но внезапно холодает, при этом не темнеет – а это уже ночь.
Не спалось при таком ярком свете, вспоминал, как собирались в поездку, как ждали встречу с незнакомой землей. Якутские пейзажи казались инопланетными. Люди также – словно из другой галактики. Эвенки и эвены, чукчи, юкагиры, ненцы – все абсолютно разные, у каждого своя история, свой путь, своя правда. Выжить в этих краях не просто, это южане собирают четыре урожая в год и живут без забот, здесь же любой неверный шаг может привести к гибели, как одного человека, так и почти целого народа. Вот, например, наши проводники-юкагиры. Когда-то это был многочисленный род, была своя письменность, правда, писать приходилось в основном женщинам, это была их обязанность. Люди для этих мест были рослыми, черты лица имели близкие к европейским. Охотились, ловили рыбу, разводили оленей. Когда на их земли заявились чукчи-кочевники, как говорили мне наши специалисты по истории северных народов, воевать они не собирались, хотели лишь мирно пасти свой скот, но их начали изгонять, завязалась длительная междоусобная война, кровная месть. Кто был прав, кто виноват, сейчас не поймешь, да и не важно, главное, что местное население практически истребили, но в свою очередь и юкагиры, как гласят их предания и легенды, убивали целые стойбища чукчей. И те и другие брали в плен женщин и детей, впоследствии кровь смешалась, однако жажда мести, увы, осталась. Меня, человека крайне мирного, далекого от конфликтов и политики, всегда удивляло, почему людям так тесно на такой большой земле, особенно здесь, где можно неделю путешествовать – и ни одного человека не встретить.
