Мы все живем в одном мире. В одной вселенной, на одной планете, в одно и то же время. Мы все – люди. И ничто человеческое нам не чуждо. Мы созданы по образу и подобию, если изволите. Но при всем при этом мы разные, уникальные, особенные. Связанные друг с другом пространством и временем, мы при этом живем в разных мирах. В фундаменте нашего мира лежит история, у каждого своя, и в течение всей своей недолгой жизни кирпичик за кирпичиком мы возводим себе новый дивный мир: из тех мест, где побывали, и людей, с кем довелось общаться, из книг, что смогли прочитать. Это делает нас уникальными. В основе самого принципа уникальности лежит несовершенство. Совершенство подразумевает идеал, признанный, а значит, единый. А идеал, ровно как и совершенство, у каждого свой.
Мы все несовершенны. Вся наша жизнь состоит из недоделок. Мы сами лишь пародия на свой идеал. Мы не можем ничего довести до конца. Мы не можем познать все на свете, обладать всеми знаниями. Мы даже в любой конкретной области неспособны разобраться до конца. Мы не в силах даже полностью овладеть своей профессией. Все, что мы создаем, – промежуточный продукт. Мы не можем что-то создать и сказать: «Я познал мир, и это вершина моего творения». Через год ты посмотришь на это по меньшей мере со снисхождением и, если получится, хватит сил, желания и терпения, сделаешь что-то лучшее. Все меняется. Но даже если взять изначально конечный продукт и разобраться в нем, то и здесь нас ждет сюрприз. Мы не можем даже побывать во всех странах. Как показала история – их количество и статус крайне непостоянны. Ничто не совершенно, но в этом и есть соль нашей Земли.
Мир бесконечен в своем разнообразии. Однако конечны мы. И, казалось бы, что, если не самого себя, нам дано познать в этом мире до конца?
Наш собственный мир, как лоскутное одеяло, соткан из случайных событий, встреч и принятых решений. Пытливый мозг всегда ищет причину следствию. Один верит в судьбу, иной – в случай. Один всегда находит причины, а иной уповает на злой рок. Но даже если никаких связей нет и все, что произошло, – череда случайностей, это еще не значит, что в том не было провидения. И то и другое оправданно, истина же непостижима.
Ленивый, безвольный, бесцельный дым сочился тонкой струйкой из зажженной сигареты. Пепел замер в оцепеневшем безмолвии, скопившись на самом краю, не в силах сделать первый шаг. Тонкие белые пальцы с ярким красным маникюром неподвижно держались за край сигареты. Застывшая фигура женщины в темном помещении. Лишь свет фонаря за окном, пробивающийся сквозь густую листву искореженного судьбой дерева, освещал стеклянный ее взгляд. Все замерло в ту минуту. И только тысячи мыслей проносились скорым поездом в глазах вечерней гостьи. Ничто не нарушало тишины. Ни шороха, ни стука, ни голоса. Лишь тихий стон застарелого рефрижератора напоминал о реальности этого момента. Ее мысли были далеко от этого места. И пусть люди не верят в путешествия во времени, любой мог поклясться, что ее не было в том миг в помещении.
В лицо девушки било жаркое июльское солнце. Она бегала по саду, влюбленная в мальчишку, вдыхала аромат кустистых роз, ощущала прикосновения его огрубевших от работы рук на своих щеках и бархат его губ на своей шее.
Предсмертные судороги старого советского холодильника разрушили всю магию этого момента.
Девушка посмотрела сначала на белеющий силуэт в углу, затем взгляд упал вглубь квартиры. Она сидела за столом необремененной бытом кухни, из удобств которой был лишь круглый стол с двумя стульями, навесной шкаф и старая газовая плита, с которой она уже успела познакомиться.
Девушка сделала свою первую затяжку, тут же поперхнувшись, встала со стула и затушила сигарету под струей воды. Пепел упал на старую клеенчатую скатерть, но был неспособен ей навредить. Время уже сделало это задолго до него. Секунду помешкав, она сунула остаток сигареты в карман. Помимо узких джинсов с высокой талией, на ней была светлая блузка и туфли. Девушка вышла из кухни, оказавшись в просторном коридоре. Посмотрела направо, вглубь комнаты, взглянула на часы и вышла из квартиры. Металлические набойки на каблуках быстро отчеканили восемь ступеней и устремились прочь из этого места.
Еще полчаса пыль, поднятая скорыми шагами, ложилась на свои привычные места. Дым от сигареты развеялся тонким покрывалом по белому потолку, затерявшись в поросших паутиной углах. И вот вновь ничто не нарушало покоя этого помещения.
Раздался скрежет ключей в замочной скважине, дверь отворилась, и пыль снова, оскорбленная таким бестактным вторжением, взмыла в воздух. В помещение вошла та же девушка, но на этот раз на ней была черная толстовка с капюшоном, все те же узкие джинсы и туфли на каблуках. Черный балахон был явно не по размеру, и могло сложиться впечатление, что она купила его пять минут назад на ближайшем блошином рынке. Но было в нем что-то бунтарское, и чувствовалось, что, если это и была скорая покупка, она все же не была лишена некоторого стиля, и, быть может, не подходи он так к ее лицу, клубы пыли так и не успели бы осесть в коридоре.
В ее руках был холщовый мешок, с каким и по сей день собирают урожай картофеля, и пара хозяйственных перчаток. Она в спешке натянула их на руки, непривычно скрыв свой модный маникюр, и ушла в соседнюю комнату. Девушка провозилась там некоторое время и, судя по звукам, прикладывала немалые и непривычные ей усилия. Один раз она выбралась на кухню, продышаться, хотела открыть окно, уже потянулась к ручке, но тут же остановилась, попятилась вглубь кухни, наклонилась, опершись на свои колени, словно пробежала стометровку. Ее дыхание было частым, и невозможно было различить, что было тому виной – физические упражнения, страх или недавняя сигарета. Она поднялась и заглянула в холодильник. Он был ожидаемо пуст. На полках было три яйца, какие-то мази и пакет с молоком. К ее удивлению, молоко оказалось свежим, пакет даже не был открыт. Она повернула крышку и сделала три жадных глотка. Вытерев белые капли с губ о черный рукав своей новой кофты, она поставила пакет на стол и снова пошла в комнату. Уже пару минут спустя она волокла за собой по длинному коридору старый холщовый мешок, доверху забитый чем-то и туго связанный вокруг себя. На очередном шаге девушка чуть не подвернула ногу, поскользнувшись на каблуках. Затем выпрямилась, подперев поясницу, и снова посмотрела на часы. Она оглянулась по сторонам, словно искала что-то, и взгляд упал на пару обуви, аккуратно стоявшую в самом углу. Это были старые поношенные мужские ботинки. Они еще были на ходу, и по внешнему виду можно было сделать вывод, что за ними трепетно ухаживали.