Глава 1. Музей потерянных эмоций
– Отстань от меня, Вуд! – Блондинка резко выдёргивает руку из железных тисков мужчины напротив.
Его яркие нефритовые глаза в густых бархатных ресницах прожигают девушку безразличием. Но если бы только обладательница насыщенных травяных радужек знала, насколько он жалеет, насколько он хочет снять это чёртово помолвочное кольцо с изящного тонкого пальца и запустить прямиком на самую глубину Атлантического океана, а все ювелирные магазины Нью-Йорка подорвать к чёртовой матери!
– Серьёзно, Элла? – усмехается мужчина. На щетинистой щеке показывается отчаянная ямочка, а белые волосы будто бы шевелятся от гнева. – Замуж? За этого журналистика?
– Для тебя – Делайла! – горделиво приподнимает подбородок она, демонстрируя одурманивающие выпирающие ключицы. – И этот, как ты выразился, «журналистик» теперь работает в компании, и он, на секундочку, лауреат премии Пулитцера1!
Мужчина засовывает руки в карманы, отворачиваясь к огромному панорамному окну. Далеко внизу кипела жизнью и страстями Пятая Авеню. Он снова и снова окидывал взглядом едва виднеющийся музей Соломона Гуггенхайма2, будто бы в спиралевидном белом здании скрывались ответы на все интересующие его вопросы.
«Надо же!» – снова усмехается, не замечая, как Делайла стискивает зубы до боли, чтобы ни в коем случае не сорваться и не обнять такого домашнего, такого родного Йентани Вуда. – «Премия Пулитцера! Премия! Кольцо! Чёртова идиотка!»
– Смею Вам напомнить, мисс Пирс, что это моя компания. И как я хочу, так я и буду его называть. – Снова окидывает её взглядом полного презрения.
«Семь лет, целых семь лет её всё устраивало, и за два месяца она решает выйти замуж за другого!»
– Тогда смею напомнить Вам в ответ, что помимо Вас, Ваш отец имеет равный вес. Так что это не полностью Ваша компания, – она стервозно выгибает бровь, одёргивая белоснежный пиджак.
Делайла разворачивается на высокой шпильке, уже собираясь распахнуть дверь кабинета «чёртова Вуда» и встретиться взглядом с заинтересованной секретаршей, сошедшей чуть ли не с обложки «Cosmopolitan» и 3D-инсталяцией с названием компании – «GRAPHIC ART», как его сильная рука подхватывает её под локоть.
– Элла, прошу тебя, не совершай ошибку, – слетает с губ Йена, пока девушка захлёбывается сладковатым ароматом от «Dior».
Йентани Вуд был волшебным – с идеальным чувством вкуса, невероятными светло-нефритовыми радужками, шелковистыми белыми волосами, которые она так любила перебирать в пять утра после очередной запары с заказами на работе. Йентани Вуд был.
– Ты – моя самая большая ошибка, Йен! – шипит она, борясь с нахлынувшим чувством ностальгии, ожидая, что он, как минимум, зажмурится от боли.
Но его лицо похоже на камень, ни единого дрогнувшего мускула.
«Типичный, бесчувственный Вуд!», – в который раз выкрикивает мозг, но сердце стучит, как бешеное, стремясь обнять его сердце.
Длинные пальцы разжимаются, а он отходит на шаг назад.
– Прости, что схватил тебя, Элла. Я должен уважать твой выбор.
«Должен, но я так хочу вертеть этот выбор на шпиле Эмпайр-Стейт-Билдинг3!»
Делайла Пирс была идеальной – лучистые глаза цвета весенней травы после дождя, голливудская улыбка, которая могла влюбить в себя ровно половину Манхэттена; лоснящиеся светлые волосы, вишнёвым запахом которых он готов был задыхаться. Делайла Пирс была.
Она бегло облизывает пересохшие губы, чувствуя на кончике языка привкус остатков коралловой помады.
– Прости меня, Йен. Я не должна была тебя так называть. – Она прячет глаза в пушистых светлых, подкрашенных коричневой тушью, ресницах, стыдясь самой себя.
– Я не хочу, чтобы твоя помолвка мешала нам работать. У нас слишком много заказов. – Йен отходит к своему рабочему столу, поправляя на нём фигурку в виде балерины. Мачеха подарила её, когда исполнилось пять лет, и он влюбился в балет «Лебединое Озеро».
А вот Делайла никогда не понимала смысл балета. И так было во всём: то, что нравилось ему совершенно не нравилось ей. Но Элла знала и уважала каждую мелочь бывшего мужчины, терпеливо ходила с ним на бродвейские мюзиклы, балеты, стойко выдерживала его любовь к нелюдимым местам. В отличие от него, который за все семь лет не предпринял даже малейшей попытки выйти в свет со своей пассией куда-то кроме балета, считая это пустым и ненужным занятием, растрачиванием сил, которые предназначались для работы.
– И не будет, мистер Вуд, – хитро улыбается она.
Его эмоции бесконечно льстят ей, но выбирая между чёрствой любовью всей жизни и атмосферным, наполненным семейностью, браком – она выбирает второе. Не задумываясь.
Дверь издаёт сигнал о том, что в кабинете остаётся только Йен, пустота и приглашение на помолвку, которая состоится через две недели.
«Дорогой Йентани Вуд!
Приглашаем Вас разделить вместе с нами счастливый момент нашей жизни – помолвку!
Бесконечно Ваши
А́ртур Девидсон и Делайла Пирс!»
Пригласительный сразу же сминается вместе с ладонью в кулак. Мозг сам подставляет её имя к фамилии не пойми откуда появившегося А́ртура.
Очень даже не плохо… А вот Делайла Вуд звучит как-то по чужому…Как-то безумно странно, со сквозящими нотками холода.
Но Йен любил её и, видимо, недостаточно сильно, раз она предпочла ему какого-то выскочку, журналистика.
С мужчиной у неё практически не было фотографий, когда как с А́ртуром странички в социальных сетях взорвались отчаянным криком обратить внимание на счастливую парочку весь мир… Весь мир в лице Йена.
– Можно? – В кабинете появляется голова отца.
Он наверняка стучал, как и обычно, только звуки уносились куда-то в противоположную сторону от барабанных перепонок.
– Конечно. – Йен натягивает на лицо улыбку, откидывая смятое пригласительное на стол.
– Слышал все новости, связанные с Эллой. Ты в порядке? – Мужчина сверкает яркими голубыми глазами.
Седые паутинки волос ловят солнечные блики. Йен полная и точная копия Дерека Вуда.
– Конечно. – Как ни в чём не бывало пожимает плечами Йен.
– Джини переживает за тебя, сынок.
Услышав имя мачехи, Йен кидает беглый взгляд на балеринку, пока губы чуть дёргаются в обаятельной ухмылке. Джиннифер заменила родную мать, окутала некогда мальчика всей материнской теплотой и любовью, самоотверженно стараясь оградить его мысли от того рокового дня, когда он решил родиться, а родная мать – отдать за него жизнь.
– Но всё же хорошо, – пожимает плечами Йен. – Никто не болен, все живы, фирма в самом расцвете, много работы. Разве это стоит её переживаний?
И так было всегда. Йен все чувства (и свои, и чужие) переводил в логику. Ему было так легче, спокойнее, удобнее, прямо как улитке в своём домике.
Отец недовольно поджимает губы, усаживаясь в кожаное кресло напротив рабочего стола сына, точно так же окидывая взглядом музей. Будто тот был способен посоветовать, как вытащить эмоции из сына.