– Авокадо очень полезно. Очень. В нем куча ненасыщенных жирных кислот, он полностью покрывает дневную потребность организма в калии. На завтрак обязательно надо есть этот чудо фрукт, хотя по составу он к овощу ближе. Не важно. Рита, ты меня слышишь вообще?
– Слышу, – уныло выдыхаю я в мембрану телефонной трубки, которую прижимаю ухом к плечу. – Уже иду в магазин, покупать.
– Опять в этих своих уродских трениках идешь? Маргарита. Так ты навсегда останешься одинокой, синим чулком, старой девой, пряхой. А я твоя мать. И мне очень…
– Мама, я прекрасно одета сейчас. Дышу духами и туманами, – я вру. На мне любимые спортивные штаны, кеды которым, если мне не изменяет память уже лет пять и куртка моего бывшего, что он забыл, когда сбегал от меня. – И вообще. Мне некогда. Ты сама всегда меня учила, что дорогу надо переходить не отвлекаясь на разговоры по телефону и не считая ворон.
– Рита, купи яйца еще. Запечешь авокадо с яйцом. Чуть присыпь моцареллой. Не пармезаном, а моцареллой. Твой зад не вынесет еще и жирного сыра. Дочь…
– Угу, – бухчу я, уставившись на крошечную детскую фигурку, застывшую на травяном газоне, разделяющем четырехполосную оживленную дорогу. Мальчик, совсем крошечный. Одет странно, как будто сбежал из фильма ужасов: в коричневый строгий пиджачок, такие же шорты и гольфы, настолько белые, что у меня начинают слезиться глаза. И все проезжают мимо, будто не ребенок стоит посреди дороги замерзший, а невидимка. Я даже моргаю, ну а вдруг это у меня уже глюки на фоне недавно диагностированного у меня «уродства». Да нет, мальчик так и стоит. Ждет, когда загорится зеленый. Не понимает, что надо нажать на кнопку на стоящем рядом столбе, чтобы светофор переключился.
– А еще, не соли… – несется мне в ухо назойливый голос любящей родительницы. Да, любовь моей мамы безгранична и очень абьюзивна. Она умеет заботиться на расстоянии так, что мне иногда хочется оглохнуть и разбить телефон.
Мальчик делает крошечный шаг, и у меня сердце пропускает удар. Телефон пихаю в карман, даже не отключив, и не раздумывая бросаюсь вперед. Главное успеть. Нажимаю кнопку и даже не дожидаюсь когда наконец включится разрешающий сигнал. Зажмурившись бегу вперед, слушая визг покрышек по асфальту, ругань и проклятья, которыми осыпают меня водители. Мальчик испуганно сжавшись, закрывает ушки руками. Не плачет, не кричит. Просто молчит и мне от этого становится бесконечно страшно.
– Эй, ты в порядке? – беру ребенка за плечи, разворачиваю к себе. На меня смотрят пустые глазенки василькового цвета. И по телу моему пробегает волна ледяных мурашек. Взгляд у мальчишки как у кукушонка из старого хоррора. Но одежда очень дорогая, теперь я могу ее рассмотреть. На кармане мериносового пиджачка вышит логотип какой-то школы. Стрижка у ребенка идеальная. Красивый. Он красивый, словно кукольный. А ручонка, которой он вцепляется в мою ладонь ледяная. – Ты же замерз. Как тебя зовут? Ты можешь сказать откуда ты тут?
Молчит. Все время молчит, пока я сдираю с себя куртку и шарф и закутываю его, чтобы хоть немного согреть. Даже не моргает, не дрожит. Просто смотрит мне прямо в душу и молчит.
– И что мне с тобой делать?
В ответ тишина. Только ладошка в моей руке начинает подрагивать, а во взгляде ребенка появляется какая-то решимость и наливаются они влагой. Боже, он что немой? Не может говорить, отсюда и эта злость. А я глупая и дурная. Он и голодный наверное. Но не домой же тащить чужого ребенка. – Откуда же ты взялся? Ладно, пойдем. Тебя ищут, наверное. Нужно в полицию. Идем, малыш.
Он выдергивает ладошку из моей руки резко, хмурится. Что же это означает? Он не хочет домой? Может его обижали и он сбежал. Но ребенок ухоженный, одет дорого, нет на нем следов побоев или издевательств. Нет, мальчик необычный.
– Послушай, так правильно. Ты же меня слышишь? Полицейские добрые. Найдут твоих маму и папу. Понимаешь?
Кивок. Слышит и понимает. Чудесно. И даже опять доверчиво дает мне взять себя за ладошку. Только при слове мама как то дергается, а потом даже пытается улыбнуться.
– Только сначала зайдем вон в тот магазин, и купим тебе штанишки теплые и шапку. Ты же замерз?
Снова кивок. Из взгляда малыша исчезает напряжение. Сколько ему? Лет семь, наверное. Хотя судя по тому, как взросло он смотрит на меня васильковыми глазами обрамленными густыми ресницами, возраст определить трудно. Ему и все десять может быть.
Идет за мной послушно, словно доверчивый щеночек. Господи, родители наверное с ума его сходят. С ног сбились. А вдруг его украли, похители, а он каким-то чудесным образом сбежал? Тогда если меня поймают сейчас с ним за ручку, я загремлю в тюрьму. Черт, мне надо меньше смотреть дурацких сериалов на ночь, запивая их и свое чертово одиночество вином. Малыш тянет меня за руку к витрине с медведем. Мишутка смешной и очень дорогой, сидит прямо в центре инсталляции рекламной и стоит, как крыло боинга. А ребенок тычет пальцем в игрушку так оживленно, что я сдаюсь почти сразу. Что ж, медведь так медведь. Вспоминаю, что там у меня на карте осталось после зарплаты. Должно хватить если залезть в накопления неприкосновенные. Прости мама, но авокадо откладывается. После сегодняшней прогулки я буду до следующей моей зарплаты продавца зоомагазина, жевать пустые макроны из мягкой пшеницы и наедать зад, про который ты мне все уши прожужжала.
Медвежонок, курточка с динозаврами, шапка которую мальчик нацепил на себя в форме мультяшного миньона, приведшая его в неописуемый восторг и флисовые штанишки делают мою карту не похудевшей, а выжатой до основания. По фигу, зато ребенок теперь даже улыбается и больше не похож на Омена. И ему тепло, а это самое главное.
– Ты молодец и герой, – шепчу я. – Медведя как назовешь?
Снова тишина. Игрушку он прижимает к груди, будто старается за ней спрятаться от этого мира. Идет послушно за мной, вцепившись ручонкой в мою ладонь. Господи, а если бы кто-то другой его подобрал? Люди то разные. Сердце сжимает ледяная рука ужаса. И пока мы идем до полицейского участка, я гоню от себя мысли о том, что сейчас у меня мальчика заберут и я даже не буду знать, что с ним будет дальше.
