Корректор Эсмира Травина
Редактор Сергей Герасимов
© Дмитрий Близнюк, 2021
ISBN 978-5-0053-4468-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
* * *
лето – едкая капля канифоли
с горячего паяльника, кто-то соединяет
какие-то металлические усики в моем мозгу.
сегодня я буду думать сквозь все.
сквозь время, пространства, материю, идеи,
сквозь парк, кулиничи и зеркальную струю,
сквозь любимую женщину
с оранжевым веером.
* * *
подгнившие персики заката, ее губы со вкусом пудры,
урфинджюс деревенской тишины,
просверленный дрелью тягучего «му-у-у».
надень же свой вечерний голос,
будто все у нас хорошо – ласковый, драгоценный,
как золотая кайма на чашке из детства.
успокой.
двухметровый черный пудель смотрит в окно
или это шелковица вошла в наш дом
и уселась на диван, уперлась ветками в нас?
мы зачали друг друга, эти миры.
полуголая, в одних колготках, ты стоишь у окна,
свет выключен. эйфелева женщина,
накинь на себя мятную мантию текучих огней.
выделяемся на синеве ночи, мы —
как следы зубов на спелой сливе.
кошка тумана вылизывает тощих дрожащих котят.
мороси и деревья растворяются,
растворяются, растворяют
легким движением пера.
арфа гардин, и ты медленно перебираешь
волны, как струны. вот я и пришел.
наша связь – земная, неземная,
и сумрака сиреневый кенгуру.
и мы в сумке, обнявшись, не спим —
головастики миров. и желтая жаба луны
лопает всех…
* * *
летний дождь —
идиот неба —
сиреневый, прозрачный,
жует луковицу. прозрачные листья капель
хрустят на жестяных деснах
подоконника,
а ты смотришь из окна, прорубленного в бетоне,
на город город город —
ящерицу в ящере.
ты думаешь о ней, о жизни и о том,
как вальсируют годы
прожитые.
это танец небоскребов —
тяжелый, грандиозный, сокрушительный
человек на кухне, как корабль в бутылке,
смотрит сквозь горлышко в окно.
несуществующее плаванье,
запахи йода и соли.
вспоминает женщину,
которая никогда не была на море…
любимая, прости.
мой Марсель Пруст пуст.
закончилось вино, и в памяти накурено,
и рассвет – медленно седеющий Луи Армстронг —
играет блюз тьмы
на саксофоне
фона.
нашел твои
прошлогодние эсэмэски —
точно деньги в осенней куртке,
вышедшие из обихода,
листья в тумане,
бумажные корабли на бензоколонке.
ты думаешь, что ты особенная —
с волосами, распущенными посреди зимы.
но ты —
лишь красивая тюрьма для снежинок.
их загоняют, как протестующих, в автозаки
твоих ресниц,
твоих распущенных волос.
белые отщепенцы.
наши первые месяцы —
новорожденные львята,
оставленные у дверей приюта в переносном вольере.
кормим их, мутузов, молоком и собачьим кормом,
и они исподволь вырастут:
дни – в месяцы,
затем месяцы – в годы,
в львов-мародеров и самодовольных львиц:
сожрут нас, выгонят, выдавят из Колизея.
или уйдут создавать собственный прайд,
а нам оставят
едкий запах апреля.
погружаю руку в твои волосы,
как в ящик с белками: царапаются, тихо верещат,
ластятся носами, пушистыми хвостами,
а у меня в руке орешки.
миндальные ногти.
ешь мои пальцы…
и ты жадно смотришь на меня
всеми глазами,
как разломанный плод граната.
идея красоты
проступает сквозь твою кожу,
как нож сквозь муку.
ну, иди же ко мне…
* * *
двадцать лет спустя.
рассвет перышком нежно щекочет ее щеки,
бережно касается реальности,
как темечка новорожденного.
едва слышный «вкл» —
и сознание заполняет собой эфир,
и я мелодично картавлю:
доброе утро, любимая.
доброе утро, мир.
да, я все же сдал экзамен,
прошел проверку жизнью, тобой.
и солнечный луч в окне – как Лорка со шпагой.
черт побери, эта лиричность,
будто кот, который всегда на моем плече,
и нельзя не влюбиться, и нельзя не умереть.
но мы настолько любим жизнь,
что волосы шевелятся на голове.
мы вынесем все.
и всех.
***
вот Ленин юности балуется
бензином мечты,
вот подо мной колышется
столб из тысячи прочитанных книг,
прожитых людей и повзрослевших детей,
ногтей и пепла,
и я балансирую на нем, как птица
на вершине дыма.
наган для Шаганэ
мне понадобится крепкий чай.
письменный стол и бледное, как спирохета, окно.
еще
тетрадь
и четыре квинтиллиона молекул чернил,
чтобы написать «я тебя люблю».
остальное – стихи.
мы вдыхаем и выдыхаем молекулы воздуха,
которыми дышали Есенин и Ленин.
мы сложнее, чем нас хотят упростить.
а чем мы сложней, тем неудобней нас поглощать —
как ведьме пионера, который ко всему готов.
вот и эпоха
расчесывает людей компьютерным гребешком
на пробор – кому направо, где говядина и наган,
кому налево, где слово и олово.
книга, гнида, ятаган.
и не знаю, к чему приведет
этот неестественный отбор.
а там светские разговоры, сплетни, то да сё,
сквозь меня пронеслась гудящим облаком
стая саранчи,
но я успел накрыть брезентом лунные поля
лунной пшеницы.
после болтовни сохранил что-то важное в себе.
фотографию Шаганэ в нагрудном кармане.
накапливаю истину по крупицам,
как бедный тиран радий.
ничего, ничего.
трепитесь. постите, оболтусы.
светские львицы и шакалы. я сохраню
в кулаке это бобовое зерно.
на страницах шелуха
от арахисовых орешков.
а кто их съел?
пока я писал, пришла белка смерти,
вьется между пальцев черно-оранжевый ветерок,
состоящий из беличьей головы и хвоста.
любопытная, обнюхивает мои слова,
ведь так интересно им, небожителям,
что же я сегодня сочинил
неожиданного, талантливого об этом мире,
самом лучшем из невозможных.
* * *
первое свидание.
пытаешься подтолкнуть игру.
продеть иглу сквозь иглу.
еще нет опыта растапливать воск словами,
еще нет фундаментального спокойствия.
прячешь волчье хищное под столом.
все бывает в первый раз,
только жизнь и смерть одна,
а она по уши в меня влюблена.
как топор, всаженный в колоду, —
не вырвать
с одной попытки.
и крошатся дни, как школьный мел,
под пальцами, и пишешь уже ногтями, как птенец.
«я тебя люблю» – новая глупость,
вспыхиваешь, как аэростат в небе,
взрываешься мгновенно от смущения.
а она – чернокосая/якорная/шелковистая цепь
и прямо зарылась на дно глаз, в грунт сердца.
закусив удила, пенал, идешь на штурм.
что нам делать таким двоим? только начата жизнь,
роман о ста тысяч страниц,
а мы уже хотим остаться здесь… но нельзя.
нельзя остановить чтение
судьбы.
велосипед для ангела – зачем?
летит в лицо снежок первого поцелуя.
у этого моста перила только с одной стороны,
и навешаны замки – твои влюбленности.
четверть и латунные, железные, простые
и вычурные. но настоящая любовь —
там, где нет перил,
где провал,
где художник продолжение не нарисовал.
заглянуть бы за раму, подтянуть холст,
как кожу, – покажи, что там?
всегда интересна
в компьютерной игре дверь,
от которой нет ключей.
женщина, которая не создана,
чтобы открыться.
когда умрешь, позвони.
если будет декабрь и голодные синицы.
если будет связь – сразу набери меня,
чтобы вздрогнул под потолком
шершавой шаровой молнией,
небритой щекой.
когда умрешь – расслабься, как я учил.
парашютисткой падай вверх – к ягнятам, в облака.
