/тексты без вычитки, сырой шов/
«В джазе только демоны» сборник
здесь собраны лучшие верлибры, черновики автора за 2021—22гг – до 24 февраля
/тексты без вычитки, сырой шов/
сосна в лунном свете светится как маяк.
горизонт похож на мертвую лошадь —
в фиолетовой пыли лежит среди
бутылочных осколков, огней, пористых буханок домин.
гранитный памятник поэту —
точно пловец, посаженный на цепь.
уже лет семьдесят он прыгает с тумбы в небо,
но все не может перегрызть тяготение земли.
а звезды свободно висят над ним
вниз головами —
стотонные мраморные статуи
едва приклеены ступнями
к черно-синему стеклянному потолку.
почему они не падают?
почему ты не спишь?
ты читаешь стихи – как заклинания для никого.
и звезда начинает танцевать по кругу,
как медленное сверло.
последние из могикан
а она шла мне навстречу,
не касаясь асфальта кроссовками,
вытянув сияние на руках, словно муфту.
подсвеченная, как икона,
мерцанием смартфона.
новорожденную дочь прибаюкав в узле-сумке на груди,
они тихим вечером будет перелистывать посты,
щелкать пальцами
ласковых вшей лайков,
а малышка будет сладко спать.
венок из мокрых ангельских волос —
нежных, как цыплячий пух,
с запахом молока.
а по щеке младенца будут порхать
отраженные мотыльки – пушистое мелькание картинок.
малышка будет впитывать с молоком матери
и молоко цифры. вот она,
пропасть между нами.
и когда малышка вырастет —
я еще не умру, но мы будем дальше друг от друга,
чем Маугли от Киплинга
чем рабыня Изаура от изумруда.
последние из могикан
старого человечества…
***
бессонница.
чувство нетопыря, летящего над стройкой.
зеленый луч звезды
отодвигает шторы —
переворачивает спящую женщину рядом со мной,
будто сохнущую лодку на ночном берегу,
и отражается в ней, заполняет ее
темной фосфоресцирующей влагой.
женщина облизывает сухие губы во сне
и начинает быстро говорить,
глотая слова, как выдра,
как вырванная страница в пламени.
черная колхозница
ржавая зубчатая луна —
снятый диск циркулярной пилы.
и уставший Борей прогоняет облака
сквозь узкие лезвия
деревообрабатывающего станка,
точно доски с шелушащейся корой по торцам.
прошедшая гроза
откисает в ведре с керосином.
полнолуние. город —поршень, подшипник, детали
разобранного пулемета
в неоновом масле.
кто укладывает человечество спать?
дантист осторожно вводит иглу с новокаином
в зубной канал.
венецианские каналы вламываются в спальню,
наступает Венеция засыпания,
фантастические
иссиня-черные крысы
медленно плывут в зазубренной лунным светом воде.
ангелы вальсируют
над куполами подушки.
и на ночной город
опускается о восьми согнутых ногах, по-паучьи,
черная колхозница вселенной —
черная, как уголь,
черная, как пуля,
черная, как сажа.
с многоглазым лицом,
побитым звездами, как оспой,
и —выдаивает спящих людей.
убегающее молоко
впечатлений.
тискает вымя лица
сросшимися пальцами
одеяла.
***
девичьи колени дрожали,
точно отражения свай причала в пруду.
не волнуйся, детка.
любовь – как вращающийся стул:
если сесть на него вдвоем,
то от кайфа закружится голова.
и твои косы развеваются – цепи качелей в парке.
ты ешь тортик – треугольник в прозрачном кульке.
телепаешь его, как японскую пагоду тайфун.
цветущая сакура, сливки и пьяные вишни —
розово-прозрачные, как новорожденные крысята.
мы офигенная парочка.
мы в классе десятом.
***
поджав губы, как плоскогубцы,
она смотрела на свои ноги,
будто куст роз
на свое отражение в луже.
электричка раскачивалась —
безумная колыбель
с десятками младенцев-переростков.
лысые розовые куклы
с небесно-синими зрачками
и съемными, подвижными веками,
как монетоприемники.
а снегопад снаружи копошился,
точно новорожденный
в грязной вате,
и мелькали рекламы сигарет и телефонов —
сбивались в комок,
точно неоновые черви.
и люди шарахались,
как яблоки, друг от друга,
от веток тьмы и яркого света.
зачем я вышел за ней?
казанова? грабитель? поэт?
в другой вселенной
мы могли ходить в одну школу.
интересно, может быть,
я ее уже встречал на этой планете,
в очереди супермаркета
или на дискотеке…
задел ничего не запоминающим,
невидящим взглядом:
статуя подростка с бельмами,
точно кием, толкнула
случайный шар.
но сейчас я тебя рассмотрел.
посмотрел дважды.
и тьма стягивала наши лица в узел,
как пенку
на кипяченом молоке.
наших черт не разобрать
в реке времени.
бог сидел спиной к звездам,
сутулясь еловым зубчатым лесом вдали,
и что-то записывал в блокнот
почерком
шагающего по волнам:
электричка, девушка, снегопад.
человек дождя
сборники стихов классика
точно заброшенные бензоколонки в облаках
сюда иногда прилетают подслеповатые ангелы
пухлые карлсоны мэри попинсы
некрасивые тетки на мётлах
и заправляются магией
из длинноклювых пистолетов почти мушкетов
а внизу мелькают
трассирующие пятнышки тысяч судеб
хлесткое чуть мусорное сияние
молодые люди подростки дети
несутся на гоночных болидах самокатах моноколесах рэпа
они
даже не подозревают как здесь в облаках
пусто и прекрасно
как здесь величественно ржавеют
конструкции волшебства и металлолома
а мы лежим на мягком ковре-самолете
с подогревом
четыре метра над уровнем моря
машин марева
ты ешь виноград хрустишь ягодами как зверек
и брызги сока падают на мою грудь
и я – варан с длинной кисточкой языка —
вытягиваюсь…
поэзия – лимузин внутри которого
идет дождь
когда умрет последний поэт
этого никто не заметит
потому что уже не будет людей
в классическом понимании
Иисуса Дарвина Пушкина
Пуанкаре
наши стихи останутся здесь на земле
на Stihi.lv
точно артефакты неведомого Бога
которого никто не заметил
никто не обратил внимания
ну и пусть тогда в следующей жизни
мы будем программистами
айти-пауками
хотя следующих жизней не бывает
этот поезд создан в единственном экземпляре
и это его первый и последний
односторонний рейс
и следом за упорядоченным грохотом
мгновенно рассыпающимися вагонами
семенят
черные карлики в балахонах
с поросячьими глазками они ловко
орудуют ломами и кувалдами разбирают тотчас
рельсы и шпалы
чтобы не дай Бог
мы прожили еще раз
осмелились повторить неповторимое
Зомбиленд
птицы улетают на юг,
и клинья в небе размотаны, как черные хвосты
нефтяных подожженных вышек.
заросли тростника дрожат под ветром.
саблезубые блики лыбятся на реке —
встревоженная пума
вечера
угодила в лужу нефти
и вылизывает шерсть красным языком заката.
чихает сполохом.
натужно кричит селезнем.
бензиново-зеленым опереньем.
какое-то незавершенное совершенство сквозит
во дне уходящем, гаснущем,
как включенный фонарь в лодке, идущей ко дну.
а небо тошнит
заводскими монструозными трубами:
эпоха переела, перепила
технического прогресса.
мрачно звучит сигнал для ночной смены.
и шоссе – грязная соломинка,
вставленная в зад неоновой лягушки-города, —
гоняет машины – пузырьки
