Вой усилился. Голосили уже сразу несколько хищников. Лошадь зафыркала и потянула повозку резвее, я еле поспевал. Ноги вязли в снегу, а винтовка била по спине. Я взял ее в руки и опустил рычажок предохранителя. В стволе единственный, последний патрон. Коробчатый магазин пуст.
– Есть еще патроны? – тряхнул я за плечо Ивана, который был готов вот-вот снова провалиться в забытье.
Тот помотал головой. Черт! Я и так знал, что боеприпасов при нем нет, сам же его обыскивал. Но все-таки надеялся на чудо.
Лошаденка пыталась перейти на бег, но короткие ноги и полозья неповоротливой повозки тонули в сугробах.
Я оглянулся. Луна висела низко, разливая по проплешине позади нас мертвенно-бледный свет. Я увидел, как эту поляну пересекают тени. Они скользили чуть пригнувшись, словно снег совсем не был им помехой. Раз, два три, четыре… Твою мать! Сколько их там?! Сбился со счета.
Видно, твари почуяли кровь. И лошадь для них – лакомый кусок. Хоть и говорят, что волки просто так не нападают на людей, но этим, наверное, забыли об этом рассказать. Либо они голодные, либо на людей им совсем пофиг. Последнее бывает, я слышал, если в роду собаки. Помесь пса и волка опаснее любого лесного хищника.
Вот уже стая в шагах двадцати. Сопровождает нас, но нападать не торопится. Приценивается, или, может, врожденная осторожность не дает ринуться на людей сразу. Ждут, когда вожак первым прыгнет?
Вожака я приметил сразу. Раза в полтора больше собратьев. Даже морду разглядел – уже с проседью. Желтые глаза ни на миг не отводит в сторону. Смотрит на нас как на лакомый бекон, уже поджаренный и вкусно пахнущий. Уже, наверное, раздумывает, кого съедят первым, а кого прикопают на потом.
Лошадка тем временем совсем выбилась из сил. Сани уткнулись в пень и встали. Все, бл*ха! Приехали…
Я вскинул винтовку. Стая, пригнув головы к земле, шныряла вокруг, не решаясь приблизиться. Вожак ощерился и наконец двинулся вперед. Если прыгнет, то нам конец, ведь для волков это будет сигнал к нападению, и вся свора сразу атакует. Медлить нельзя. Я прицелился. Седой волчара сморщил морду, обнажив желтые клыки. Казалось, что я уже чувствовал смрад его дыхания.
Нет, это только обман, он еще не так близко. Это страх, который никак нельзя дать ему почуять.
Бах! Пуля ударила его в грудь, прошив насквозь, вышла откуда-то сбоку. Он дернулся и завалился в снег, поливая его красной струйкой. Остальные хищники тут же отпрянули. Громкий звук и внезапная смерть предводителя остудила их пыл. Надолго ли?
Я спешно освободил повозку, отцепив полозья от пня. Лошадь с выпученными глазами потащила ее с удвоенной силой.
– Бесполезно, – пробормотал Иван. Он был в сознании, но голос такой, будто уже умер. – Они не отстанут. Голодные слишком. Зверья нынче мало. Вот и пришли они в к Лешьим холмам. А тут дичи еще меньше. Только мы с тобой…
– Заткнись, – я швырнул бесполезную теперь винтовку на ворох соломы и вытер рукавом лоб. – И без тебя тошно.
– Ты убил их вожака, это их задержит. Верно. Но когда они вновь осмелеют – нам п*здец.
– Что ты предлагаешь? – процедил я.
– Брось меня, – вдруг ровным голосом проговорил Иван. – И спасайся.
– Иди на х*р!
– Ну, как знаешь… Вдвоем нам не выжить. Я бы тебя бросил… Если бы мог сам передвигаться.
Даже думать об этом было мерзко.
– И с чего такая щедрость? – я с подозрением уставился на Погибова. – Зачем жертвовать собой ради меня, я же тебя выследил? А ты меня перед этим едва не убил. Так в чем подвох?
– Ты должен их спасти, – еле дыша, проговорил проповедник.
Карьера его, кажется, заканчивалась, как говорят, на пике славы. Старик совсем не жилец.
– Кого? – выдохнул я.
– Сам знаешь кого. Пещера на южном склоне холма, того холма, макушка которого раздвоена. Один он такой. Там их найдешь.
– А почему сразу не сказал?
Погибов молчал…
– А-а… Я понял! Ты надеялся сам их спасти. Так? Но для этого тебе пришлось бы меня убить. Правильно?
– Пришлось бы, – Иван вдруг бодро поднялся и сел на повозке, словно совсем и не был ранен. Скинул с себя тулуп.
– Ты что задумал?
Он сорвал с руки повязку. Кровь выступила из колотой раны на плече:
– Прощай, мент. Уходи и спаси их.
Он сполз с повозки, чуть на завалившись на землю. Но устоял. И, шатаясь и подволакивая ногу, захромал назад, пошел прямо на волков, что шныряли чуть поодаль, провожая нас горящими голодными глазами.
Лошадь, почувствовав облегчение, засеменила с новыми силами. Одной рукой я держал вожжи, а другой держался за оглоблю саней. Силы мои кончились еще час назад. Шел на адреналине и желании выжить. Сдохнуть бесславно, как дичь, совсем не хотелось.
И от меня еще зависит как минимум шесть жизней. Женщинам Погибова зимой в пещере одним не выжить. Я должен дойти до дома Ксении и дождаться помощи. А уж тот холм с раздвоенной макушкой я запомнил. Как раз там и напал на меня бывший чекист.
Я еле поспевал за лошаденкой и больше не оглядывался. Судя по визгам, грызне и рычанью, дележка добычи и пиршество уже началось. Но Иван даже не вскрикнул…
* * *
– Очнулся, герой? – голос Горохова прозвучал как-то глухо, будто из глубины колодца.
Я открыл глаза. Надо мной навис силуэт знакомой широкой туши следователя в белой, застиранной до дыр медицинской накидке с веревочками.
Пахло спиртом, витаминами и хлоркой. Я привстал на локте. Панцирная кровать отдавала скрипом. Никелированная спинка недосчитывалась нескольких крашеных прутьев. Я вспомнил почему-то, что такие прутки-трубочки в моем детстве считались дефицитом. Ребятня мастерила из них пугачи, приспосабливая прутья в качестве стволов.
Горохов протянул руку. Я не сразу заметил ее, только приходил в себя, в глазах еще стояла пелена. Протянул ладонь в ответ, но увидел, что она замотана слоями бинта.
– Да ладно, – отмахнулся следователь и похлопал меня легонько по плечу, будто боялся, что я хрустальный.
А боль действительно ощущалась. Даже от таких шлепков. Внутри все горело. Во рту сушняк, еще кашель припер. Я отвернулся и прокашлялся. Аж до слёз.
– Андрюха, – подал голос Катков (он, оказывается, был рядом, а я и не заметил). – Ну, ты давай не болей, лечись как положено, через пару недель, сказали, выпустят.
– Это тебе, – Света сверкнула в улыбке белыми зубками и, наклонившись, протянула авоську с горой апельсинов.
Запах цитрусов смешался со сладостью ее духов. Я с наслаждением втянул смесь ароматов нового года и красивой женщины.
И она здесь… Вот я слепошарый. Я улыбнулся и с трудом взял гостинец. Поставил на покрашенную в грязно-голубой цвет деревянную тумбу. Из дверцы вместо ручки торчала деревянная шпилька в цвет тумбы.
Огляделся, может, еще кого пропустил? Может, генералы пришли медали мне вручать, девушки с цветами, пионеры с поделками и стихами. Но никакого героического антуража вокруг не ощутил.
