Мы храним время
Мы храним мир
Мы храним сущность
Моя вечность состоит из трёх цветов, объединённых в беспрерывно повторяющийся цикл. Этот цикл можно было бы приравнять к человеческому дню, если я не придумала человечество, конечно. Если бы мне светило солнце. Если бы я жила. И ещё очень много всяких «если».
Моя вечность это боль. Как цвета в цикле сменяют друг друга, так и одна боль сменяет другую. Когда-то давно, в самом начале, животный страх пробирал меня в предвкушении новой боли, сейчас нет. Выработалась толерантность, если можно так выразиться. Если к боли вообще можно привыкнуть.
Я начинаюсь со светло-розового тумана в лучах рассвета, так я это себе представляю. Тогда болит верхняя часть. Первое время боль заполняет всё сознание, но потом становится терпимо и даже прочти нормально. На это уходит время. Но время единственное, что у меня есть кроме боли. Проблема в том, что, когда я уже привыкаю, подлаживаюсь под накатывающие жгучие волны и терпеть становится легче, мой невинный розовый ад сменяется зелёным, и боль перемещается в самый центр меня. Обдаёт жаром и пронзает холодом. Она приходит в движение, медленно перетекая на новое место, будто растягивая удовольствие. Будто ждёт, даёт прочувствовать каждый миллиметр новых «прекрасных» ощущений. И снова начинаешь привыкать, а когда привыкнешь, зелёный сменится голубым и боль уйдёт вниз. И спустя время – на новый круг.
Боль это всё, что я о себе знаю. Но я многое знаю о мире. Мире, в реальность которого хочу верить, мире, в который хотела бы попасть. Он совсем неидеален, но он так разнообразен и эмоционален, что притягивает существо, живущее в боли. Что-то во мне противится этому миру, будто он причинил мне много страданий, словно мне пришлось отказаться от него. Но это малая бессознательная часть меня. Я так много о нём знаю, так многое вижу и помню. Это мир, наполненный людьми, которые за свою недолгую жизнь совершают множество ошибок. Это мир, в котором правит гнев и радость, в котором борются вечные тьма и свет. Хотя нет, в этом мире нет ничего вечного, и это прекрасно. Я наблюдаю за ним со стороны. Меня печалит и озадачивает, что я не там, не среди них. Мне не верится, что возможно было отказаться от мира ради этого вечного цикла боли. Или, быть может, это моё наказание? Вечные вопросы, на которых нет ответа. И мне остаётся только надеяться, что этот мир не плод моих фантазий…
В человеке, при рождении его на свет,
Нет ни положительного зла,
Ни положительного добра, а есть только возможность,
Способность к тому и другому.
Р. Оуэн
Голубая прозрачность океана начала исчезать, всё во мне подобралось, готовясь к новому переходу. Последние три цикла были особенно тяжёлыми, боль усиливалась, пульсировала, жила и развивалась. Укрепилось ощущение, что она эволюционирует внутри меня и вокруг. Она будто испытывала приделы своих возможностей, приделы моих способностей.
Через какое-то время пришло робкое осознание, что впервые цвет отсутствует. Мой мир казался прозрачным и слегка рябил. Недоумение и настороженность. Впервые за долгую вечность что-то изменилось, и это не могло не пугать. Впервые пришло ожидание боли, именно ожидание и страх того, что она не придёт. Неизвестность всегда пугает, потому что она непредсказуема и этим опасна. Перед неизвестностью ты бессилен и беспомощен, обнажён. Ты можешь только ждать и принимать то, что она тебе приготовила.
Вдруг пропало ощущение невесомости, и меня потянуло вниз. Удар. Что-то огненное входит в меня, и я впервые издаю хриплый звук. Совсем как человек.
Сквозь подрагивающую прозрачную плёнку стала прорисовываться серая шершавая поверхность бетонной плиты. Приподнявшись на трясущихся конечностях, я начала рассеяно озираться, пытаясь сфокусироваться хоть на чём-то, собрать воедино расплывающееся изображение. Впервые я смотрела, впервые видела. Сквозь мутную пелену я зрительно воспринимала то, что меня окружало, и прежде всего – себя. Мне всегда была интересно, какая я. Состою ли я только из боли? Или, быть может, у меня всё же есть какая-то телесная оболочка? По первым ощущениям я ничем не отличалась от людей: у меня были человеческие руки и ноги, тело было покрыто остатками какой-то склизкой желеобразной субстанции голубоватого цвета. Там, где она осталась на теле, я ощущала боль и жжение.
Неожиданно к зрительному восприятию добавились звуки приближающихся шагов. Ко мне подошли двое. Очень несуразная пара. Мужчина был похож на великана со своими длинными ногами, обутыми в тяжёлые ботинки, и широкими плечами, на которых жалобно потрескивала заношенная в пятнах футболка. Его длинные волосы больше походили на куцую гриву льва – всклокоченные и растрёпанные. Женщина же наоборот, была невысокой, плотной, с очень выразительной линией бёдер. Образцово опрятная, её туника была чистой, а длинные до лопаток каштановые волосы были аккуратно причёсаны.
–Ты нас слышишь? – спросил мужчина, щёлкнув у моего уха пальцами. – Понимаешь?
Пахнуло каким-то неприятным запахом мазута или машинного масла. Я судорожно кивнула, с трудом заставляя своё непослушное тело двигаться. С волос полетели кусочки желе.
– Мы тебе поможем, – с этими словами мужчина без единого признака усилия подхватил меня на руки. Я успела лишь вцепиться дрожащими руками в его футболку и посмотреть через плечо. Высоко. Ноги ощущались как тюки, набитые соломой.
Пока он меня нёс, я взглянула наверх, прощаясь с местом, где появилась на свет. Огромное помещение, конца которого я не видела, было затянуто густой пеленой тумана. В капсулах, висящих прямо в воздухе, в разноцветных жидкостях находились в основном дети, где-то это были ещё непонятные сгустки, где-то – младенцы. Над местом моего падения висела пустая капсула. На мгновение нахлынуло чувство грусти и лёгкого разочарования, ведь я так много времени провела в этом бесполезном сосуде боли.
– Ничего не бойся, ты в полной безопасности, – проговорил мужчина медленно.
Меня занесли в просторную комнату, где мужчина ободряюще улыбнулся, опустил меня в ванную и поспешил удалиться.
– С тобой всё будет хорошо, не волнуйся, – очень мягко, по-матерински улыбнулась мне женщина, завязывая волосы в хвост. – Сейчас приведём тебя в порядок и будем осваиваться. Я тебе всё объясню.
И она принялась за дело. Меня мыли, сушили, натирали чем-то резко пахнущим. Всё это длилось очень долго, а мне не терпелось узнать, что будет дальше. Я будто всё то долгое время готовилась к этому конкретному моменту и теперь рвалась в бой. Мне хотелось знать, где я. Мне хотелось знать, тот ли это мир, о котором я так мечтала, который я так хорошо знала. Мир, которому я завидовала.
