(рассказ)
Дверь, скрипнув, приоткрылась. На пороге возникло что-то бесформенное, в белом балахоне, похожее на привидение, и шёпотом спросило: – Закурить есть?
Петька Лесников привстал с кровати и кинул «привидению» пачку сигарет. Спросил унылым голосом: – Опять простыни дырявишь? Ох, выселит тебя комендантша из общаги. Вот увидишь, Витёк, нехорошие последствия.
Привидение махнуло рукой, село напротив Лесникова на табуретку, из-под белого балахона высунулась штанина джинсов. – Скукотища же какая, Петь. Я хоть немного народ попугаю – всё какое-то веселье, и мне и людям…
Сизый дым в сумерках комнаты свивался спиралью и медленно выползал в форточку. После третьей затяжки Витька спросил:
– Ты что на танцы не идёшь?
– Неохота, – вяло ответил Лесников.
– Переживаешь?
– Насчёт чего это мне переживать? – Лесников поднял голову с подушки.
– Ну-у, из-за неё, из-за Ленки…
– Брось, – Лесников махнул ладонью. – Не из тех она, из-за которых переживают.
– Говорят, ребёнок-то твой…
– Кто говорит? – тихо, но с раздражением, спросил Петька.
– Да все говорят, – развёл руками Витька.
– Знаешь, что? – Лесников повернулся лицом к стенке. – Дуй отсюда, нечистая сила, я спать хочу…
Вот уже который день Петьку Лесникова мучило плохое настроение. По натуре человек жизнерадостный, Петька испугался охватившей его печали решил про себя, что, видимо, в глубине его организма зарождается какая-то серьёзная болезнь… Не в нахальной же Ленке с химического факультета, в самом деле, причина его хандры.
Что тут такого душевно-надрывного, если прошедшей осенью они, как говорится, слегка полюбили друг друга. Без любви, ясное дело, на интим и под ружьём не пойдёшь. Ну, полюбили, потом – разлюбили. Тихо, без упрёков, без всяких нервных драм расстались. Жизнь продолжалась, на место Петьки быстро нашёлся чернявый симпатяга Налиджан, и Ленкино место возле Петьки не пустовало.
Сейчас начало лета – и у Ленки родился сын. Событие, конечно, рядовое – в масштабах страны. Родился так родился, пусть считается пока… Но в общежитии все заговорили, что мальчик – копия Лесников. А Налиджан при встрече коварно щурил восточные раскосые глаза.
«Нашли дурака, да? – мысленно огрызался Петька, представляя, как Ленка направляет против него общественное мнение. – Не на того напали. Не выйдет фокус».
И Лесников приготовился к длительной моральной осаде. Однако несчастная мать-одиночка не лила слёз у его ног, не бегала по деканатам-ректоратам, а, напротив, ходила гордая, будто совершила бог весть какой подвиг.
На первом зачёте в эту летнюю сессию Петька здорово «плавал». Преподаватель чмокал губами и закатывал глаза под брови, что означало, что Петькины ответы не совпадают с его мнением на заданные вопросы. Потом вернул Петьке обратно зачётную книжку. Тут в аудитории кто-то ляпнул, что у Лесникова родился сын, поэтому он никак не может сосредоточиться. Преподаватель счёл сию причину «уважительной», забрал у Петьки зачётку и вывел в ней «зачёт». Петька буркнул «спасибо».
– Видишь, какой помощник у тебя народился, – заметила Петькина однокурсница, «девушка в годах», прозванная «Тётей Полей». – Вот, уже помогает бате в учёбе. – Ну уж, мда, – протянул хмуро Петька. – Пусть лучше бы Налиджану помогал.
– При чём тут Налиджан? – всплеснула руками тётя Поля. – Тебя хоть совесть чуть-чуть мучает?
– При чём тут совесть. Совесть, совесть… – бурчал, уходя Петька.
Тем же вечером Петька зашёл в комнату к тёте Поле. – Давай, мать, чайку, что ли, попьём, – непринуждённо предложил он, усаживаясь за стол.
Тётя Поля любила угощать навещавших её однокурсников чаем со всякими там печёными рукоделиями, которые были её единственным шансом понравиться какому-нибудь мужчине.
Петька пил чай, хрумкал печеньем и водил глазами по стенам комнаты, слушая краем уха общежитские сплетни. Дождавшись паузы, спросил:
– Что посоветуешь, Полин? Поговорить вот зашёл по-серьёзному.
Полина свела к переносице рыжеватые бровки, пристально посмотрела на Лесникова, мол на самом деле хочет поговорить с серьёзными намерениями – и кивнула головой. Только лишь Петька промолвил два слова, Полина перебила его и затараторила об отцовском долге, брошенных малютках, материнской доблести Ленки с химфака, бросившейся в омут материнства, как классическая Екатерина с волжского обрыва…
– Пошла молоть, – поморщился Лесников. – Что ты мне агитку распеваешь? Я сам без отца рос и, как видишь, не помер. И помирать ближайшие сто лет не собираюсь.
– Вот, вот, – опять затараторила Полина, – на себе испытал, что такое безотцовщина… И хочешь, чтобы твой сынуля…
– Тпру-у! – сказал Петька. – Где гарантия, что ребёнок не от Налиджана, Ивана, Степана?.. Ленка, сама знаешь, это Ленка… – Полина растерялась – и просто пожала плечами. – О чём и речь. – глубокомысленно закончил Петька и перевернул свою чашку кверху донышком. – И всё-таки, – сказала ему вслед «тётя Поля», – у ребёнка всегда один отец. Биологический. И если, этот отец – ты… Не будет тебе счастья и покоя до гробовой доски.
По коридору общежития неслась песня, распеваемая двумя пьяными голосами под дребезжание ненастроенной гитары:
Я хочу, чтоб мы тихо расстались,
И любовь нашу надо кончать.
Мы и так весь семестр целовались…
а ведь сессию надо сдавать…
Лесникову хотелось побыстрее разделать с экзаменами и уехать домой к матери. Набрав учебников, захватив графин с холодным чаем, он с утра пораньше забирался на крышу общежития.
Иногда сверху Петька замечал прогуливавшуюся возле общежития Ленку то с коляской, то с белым свёртком в руках. С неприязненным чувством, забыв о зубрёжке, Петька следил за ней, пока та не скрывалась за срезом крыши. К полудню шифер крыши накалялся, будто забытая на плите сковородка. С кружившейся от жары головой Петька стал спускаться по пожарной лестнице с внешней стороны здания. «Ой!» – услышал он под своими ногами. Петька опустил голову и увидел под лестницей детскую коляску и рядом Ленку.
Злая, как кошка, Ленка прошипела: – Не видишь, что ли? Ребёнка раздавишь… – Узнав Лесникова, она скромно потупила глаза, тихо, куда-то в сторону добавила: – Или тебе можно. Сам породил – сам и раздавлю…
– Мелешь, не зная чего, – отозвался Лесников и растерялся, выбирая, как обойти коляску.
– Пе-еть, – пропищала Ленка знакомыми плаксивыми интонациями. – А не поможешь мне коляску поднять на седьмой этаж. Больше некого попросить…
– А что ты делаешь на седьмом этаже, – нейтрально спросил Петька.
– А мне там комнату отдельную выделили… Как кормящей матери. Поможешь, а-а?
Петька с постным выражением лица развернулся обратно, взялся за борта коляски. Ленка как-то обрадованно засуетилась. Откинув полог коляски, вынула ребёнка. Из пелёнок выбились малюсенькие ножки. Розовые пятки – величиной с Петькин ноготь. «Пеленать не умеет… кормящая мать», – критически подумал Петька.
