Вибрация телефона зазвучала в ночной тиши как рев реактивного двигателя. Инга вздрогнула, с трудом разлепила веки. Взгляд уперся в электронные часы-радио. Блеклый голубой свет от экрана показался слепяще ярким, поплыл мутными пятнами и сложился в цифры 2:44. Инга протянула руку, нащупала на прикроватной тумбочке дребезжащий аппарат.
– Черт… – проворчала она сонно, глядя на экран, с которого улыбалось круглое лицо лаборанта. – Какого хрена…
Приняла вызов, приложила мобильный к уху.
– Да, Дима, слушаю, – сказала она. Голос хрипел сильнее, чем всегда.
– Инга Юрьевна, я разбудил, наверное? – послышался в динамике знакомый басок, обычно веселый, но теперь встревоженный, даже испуганный.
– А как ты думаешь? Не тяни, говори, что стряслось?
– Простите, что поздно. В лаборатории ЧП. Буковский…
– Что с ним? – Инга подскочила, отбросила одеяло.
– Он того… ну… умер, – даже сквозь динамик было слышно, как лаборант сглатывает комок.
– Как?!
– Только что обнаружили, – голос срывался от волнения, – Алена, дежурная медсестра, все видела на мониторах в операторской. Побежала в палату, а там… короче, она потеряла сознание.
Инга почувствовала, как сердце понеслось вскачь. Решила спросить прямо:
– Что с ним? От чего смерть?
– Самоубийство.
– О господи!
Естественно, самоубийство! С чего бы еще не старому и в целом здоровому человеку, который не жаловался ни на что, кроме нарушений сна и ночных кошмаров, взять и умереть?
– Вызвали полицию, будут с минуты на минуту, – продолжал доклад лаборант, – и скорая на подходе.
– Я еду, – сообщила Инга, вскакивая с кровати. Происшествие из ряда вон, да еще в ее лаборатории, не приехать она не могла.
– Инга Юрьевна… э-э… – Дмитрий замялся, заблеял нерешительно, но потом выдавил: – Только… постарайтесь не волноваться.
– То есть? – опешила Инга.
– Я был в палате, там ужасно, просто невероятное что-то! Алена до сих пор в обмороке… Буковский выглядит – жуть. Вы хоть и руководитель, но…
Инга сглотнула, но ответила твердо, добавив в голос жесткости:
– Значит так, Дима, за меня не волнуйся, уж как-нибудь справлюсь.
– Но вы не понима…
Инга нажала на красную кнопку отбоя, раздраженно швырнула телефон на кровать и отправилась в ванную.
Голубая тойота мчала по пустынным петербургским улицам, игнорируя ограничения скорости и дорожную разметку. Проблем с гаишниками не хотелось, но Инга была не в силах медлить. Нога сама собой вдавливала педаль газа чуть ли не до упора, узкие ладони сжимали мертвой хваткой руль. Благо жила она недалеко от места работы – на улице Бабушкина, – и дорога не заняла много времени.
Припарковав машину на своем обычном месте, Инга заглушила мотор, салон наполнился мягким серебристым светом. Она облегченно выдохнула: добралась без происшествий. Вылетела из машины и заспешила ко входу в главный корпус.
Здание Петербургского института психиатрии и неврологии темнело меж раскидистых ветвей лип и кленов, едва видимое в сумраке. Сентябрьская ночь выдалась прохладная, но безветренная. Инга собиралась второпях, и легкая осенняя куртка осталась висеть в прихожей. Воздух щекотал ноздри свежестью, бодрил, выветривал из головы последние остатки сонливости.
Засунув руки в карманы джинсов и широко зевая, женщина стремительным шагом приближалась к служебному входу, ежась от пробирающего холода, от которого не спасала летняя футболка. Издалека Инга заметила топчущихся у двери людей, услышала взволнованные голоса, но не увидела никаких мигалок. Или полиция у нас слишком медлительная, или я ехала слишком быстро, подумала она, подходя к трем пыхтящим сигаретами мужчинам.
– Здравствуйте, Инга Юрьевна! – почти хором поприветствовали они. Лаборант Дмитрий Мирошниченко – насупленный и угрюмый – затягивался часто и глубоко.
Инга подошла, встала рядом, окинула строгим взглядом всех троих. Пришлось задрать голову: мужчины возвышались над ней, словно великаны, хотя по общепринятым меркам высоким ростом не отличались. Мелькнула мысль попросить сигарету – свои остались в кармане куртки, – но решила не терять времени и шагнула к двери.
– Лучше не стоит, – мрачно бросил лаборант, избегая смотреть в глаза.
– Да, Инга Юрьевна, там такое… – поддержал Виктор Веньяминов, научный сотрудник, пол-лица которого скрывала косматая русая борода.
Руководитель лаборатории сжала кулаки, сделала глубокий вдох, давя вспышку гнева. Не в ее правилах было орать на сотрудников, потому просто жестко отрезала:
– Разрешение мне не требуется! Как и советы.
Ее хриплый голос и строгий начальственный тон диссонировали с невысоким ростом и хрупкой, миниатюрной фигурой. Дмитрий пожал плечами и развел руками, адресуя жест коллегам, словно хотел сказать: сделал все, что мог. Инга рывком распахнула дверь и переступила порог. Лаборант бросил недокуренную сигарету на землю, растоптал и молча последовал за начальницей.
Путь в лабораторию сна не занял много времени: четыре лестничных пролета и длинный коридор. Пока шли, Инга невольно задумалась о туманных предостережениях сотрудников. Ноги мерно пересчитывали обшарпанные ступени лестницы. Интересно, что за зрелище ожидает ее в палате Буковского? Неужели тот пронес с собой пистолет? Или вскрыл вены лезвием бритвы? О мотивах оставалось лишь гадать; маловероятно, что у психически здорового и уравновешенного человека причиной самоубийства оказалось нарушение сна, пусть даже несколько необычное. Мало ли, почему бизнесмен может решить свести счеты с жизнью? И вообще, это дело полиции, а не Института психиатрии и неврологии.
В коридоре висела тишина, которую иначе как зловещей не назовешь. Приглушенный свет потолочных диодных ламп играл бликами на хромированных рамках с заключенными в них портретами, которые украшали свежевыкрашенные белые стены коридора. С портретов задумчиво и сосредоточенно взирали всемирно известные психологи и неврологи. Выстланный ковролином пол слегка пружинил под ногами и заглушал шаги.
Наконец Инга и Дмитрий остановились перед дверью с цифрой девять. Лаборант кашлянул, собрался что-то сказать, но женщина предупреждающе подняла руку, и он замолк, проглотив очередное увещевание. Инга взялась за металлическую ручку и на мгновение прислушалась к собственным ощущениям – с удивлением отметила, что не испытывает страха. Она распахнула дверь и вошла в палату.
Первое впечатление от увиденного было – изощренный розыгрыш, стеб. Не верилось, что такое может статься с настоящим, живым человеком. Зажав рот ладонью, она сдержала рвотный позыв: в палате висел тошнотворный смрад от луж крови. Затем шагнула к кровати, осторожно переступая через темно-алые потеки.
