Живое авторское слово - Квебрахо. Альманах

Семь лет назад литератор и подвижник Татьяна Помысова задумала и запустила книжный проект «Антология сетевой поэзии». Как он появился и зачем он был нужен Татьяне? Чтобы иметь возможность печатать свое? Но, согласитесь, когда хотят печатать свое, его и печатают. Тем более, что работа над литературными, книжными проектами началась с выхода персонального сборника стихов Т. Помысовой – «Дежа вю».

А Татьяне по-настоящему интересно, что и как пишут другие. И она год за годом собирает под одной обложкой творчество очень разных людей. Она умеет заинтересовать, привлечь авторов, пригласить вовремя.

В 2013 году была основана новая серия сборников – «Живое авторское слово».

Постепенно сложился авторский костяк: поэты и прозаики публиковали свои произведения в каждом выпуске. Кроме того, в каждой книге серии появлялись новые интересные авторы.

Все сборники выпущены за счёт средств авторов.

Некоторое время назад в силу объективных причин наметился перерыв в выходе книг серии.

И вот неожиданно пришли к Татьяне люди и сказали, что новый сборник делать надо. Несмотря и вопреки. А может быть, благодаря!

И вот книжка уже собрана. Назвали её «Квебрахо».

Квебрахо – это вечнозеленое мощное дерево, которое растёт в Чили, Аргентине и Боливии. Слово происходит от испанского quiebra-hacha – «ломать топор» – и объясняется высокой твёрдостью древесины этих деревьев.

Твёрдость, стойкость, выносливость, – вот о чём речь…

А если – топор, то только зарыть его поглубже. Чтобы – мир.

И не ломать копья. Ничего не ломать. Никаких не вести ожесточённых споров. А просто делать что дОлжно, и будь что будет…

Среди авторов нового сборника- люди разных профессий и занятий. Но все они пишут и хотят поделиться с миром плодами своего творчества.

Татьяна Помысова напоминает: «Не забывай, что среди авторов-современников ты обязательно найдёшь того, кто созвучен именно тебе».

«Квебрахо» надо читать!

Юлия КАГАРЛИЦКАЯ

Эта многотомная антология призвана дать возможность современным авторам найти свою аудиторию.

Художественное слово – есть то, что всегда востребовано, всегда живо и постоянно, и бесконечно. В слове обитает тайна, потому что слово неисчерпаемо многомерно, непостижимо и связано с ритмом Божественной вселенной. Не случайно Маяковский в своё время грезил языком и выискивал в мировой пустыне «какое-то слово, величием равное Богу».

Не случайно и наши сборники называются «Живое авторское слово». Помимо слова в стихе, да и в прозе существует много чего – интонация, жест, даже цвет. И всё-таки, мы, участники антологии, именно словесники. Ведь поэзия обитает в языке, а язык меняется с ходом времени и вместе с тем остаётся тем же, поскольку несёт в себе культурную память близкого и далёкого прошлого. Язык связывает эпохи, как телефон или электронная почта связывает взаимно удалённых абонентов. Таинственное исчадие времени, язык, особенно язык поэзии, помогает подчас преодолеть времена и расстояния.

Сборник «Квебрахо» – уже не первый альманах в серии «Живое авторское слово», вобравший в себя стихи и прозу.

Коллектив авторов доверил Татьяне Евгеньевне Помысовой составить сборник и издать его в Ридеро. Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Родился, совершенно неожиданно (для себя) в середине прошлого столетия, слегка преждевременно (судя по интересам), или запоздав (судя по характеру). Детство совпало с хрущёвской оттепелью, юность с брежневским застоем. Андроповско-черненковское межвременье провёл в армии. Чуть не попал на Олимпиаду-80; постоял у истоков брейк-данса, компьютеризации и видео в родных краях; удосужился даже погнусавить за кадром голливудских блокбастеров. В детстве довелось побывать за границей, в круизе. В результате, пришёл к мнению, что лучшего применения себе и не придумаешь. Перестроечно-независимые времена, не имея даже загранпаспорта, провёл за рубежами агонизирующей совдепии. На пенсии очутился в новой стране, с новыми порядками, и даже с новым языком.

По рождению – украинец, по родословной – австриец, по месту проживания – житель Европы, по духу – словянин (в смысле – тяготею к слОву, а не к слАве). По воспитанию – аристократ, по доходам – зажиточный, по потребностям – ещё недостаточно.

Бумагу порчу давно: то школьными сочинениями, то конспектами чужих мыслей, то записками со своими. Печататься начал со школьной стенгазеты, городских много- и малотиражек. Постепенно дорос до журналов и книжек в переплёте.

Днепровский осенний триместр 2013 года был самый удачный в творческом плане. Посудите сами: две пьесы, повесть, несколько рассказов и новелл, первая публикация и сразу за границей, номинация на российскую премию «Народный писатель».

Правда, в последнее время, вношу лепту в защиту окружающей среды – большая часть «творений» уходит в мир иной, электронный. Пусть Интернет им будет пухом!

Для начала, думаю, хватит. Пора притормозить… А то слишком много будете знать обо мне…

(Cвяточное чтиво – основано, почти полностью, на реальных событиях)

– Чёртовы дети! – щёлкнули счёты, и над ворохом бумаг взошла полнолунная лысина Изи Пиновича.

Кряхтя, немолодой и невысокий, но пухленький бухгалтер в костюме булгаковской несвежести и в сатиновых нарукавниках, выкарабкался из-за огромного канцелярского стола времён соцсоревнований и соцзавоеваний и побрёл к окну. Путь преграждали картонные коробки и связки скоросшивателей с финансовой документацией. Как заправский слаломист, Пинович проложил меж ними извилистую лыжню. Но, когда он, наконец, достиг намеченной цели, за окном неожиданно раздался финишный звонок. Это в расположенной по соседству школе закончилась перемена. Детский гомон автоматически сошёл на нет.

– Когда у них уже каникулы начнутся! – Пинович в очередной раз чертыхнулся. Из находившегося этажом выше офиса доносилось клацанье абака. «Не идти же через сорок пять минут опять…» – подумал бухгалтер и закрыл окно. За стеклом осталась пасмурно-туманная мгла нестандартной для зимы, впрочем, обычной для этих южных мест грязно-слякотной погоды. Молоко ранних сумерек не добавляло света ни внутри офиса, ни в душе клерка. Изя Пинович с досадой посмотрел на засиженную мухами лампочку, желтевшую на высоком потолке. «Интересно, как они туда будут забираться, когда она перегорит?» – подумал он, прикидывая высоту необходимой для такой операции стремянки. Нога упёрлась во что-то твёрдое, и Пинович зашатался, теряя равновесие.