1
Белла нерешительно присаживается на стул. Белле не по себе. Одна женщина в белом халате, очевидно врачиха, с аппетитом поедает персик, принесенный кем-то в качестве взятки за анализ мочи. Другая женщина в белом халате, очевидно медсестра, утупилась в журнал учета. Медсестре персик никто не принес, хотя именно ей – есть за что.
Врачиха и медсестра сидят за столом напротив друг друга. Белла – на стуле рядом.
– Добрый день, – говорит Белла, но на нее никто не смотрит.
Зачем я сюда пришла, думает Белла, они мне все равно не помогут, только деньги сдерут. Мне денег не жалко, я заплачу, но они не помогут. Посмотри на них: эти две женщины не любят людей. А те, что не любят, не могут помочь в принципе, даже если б чудом этого и захотели.
Сквозь большое немытое окно шарашит солнце.
– Ну и жара! – говорит врачиха своей медсестре. Капля персикового сока стекает ей в декольте. – Хочу на море.
Белла негромко откашливается, и врачиха, нервно тряхнув головой, наконец соглашается принять чье-то присутствие.
– Год рождения!
Белла понимает, что обращаются к ней, но не понимает, зачем.
– Ваш год рождения!
Белла радостно всплескивает в ладоши.
– А! Вот что! Семьдесят восьмой.
– Полностью, пожалуйста!
– Тысяча девятьсот.
Врачиха недовольно смотрит на Беллу.
Наконец увидела меня, думает Белла. Есть врачи, которые могут установить диагноз по внешнему виду пациента.
Что у нее болит, думает врачиха, аккуратно вытирая салфеткой руки и губы. Наверное, муж бросил, и все начало болеть. Головная боль неясного происхождения. Да-да.
Медсестра протягивает врачихе журнал учета. Говорит:
– Вчера слышала по радио, что температура воды в Черном море двадцать семь градусов.
– Ох! – театрально стонет врачиха. – Двадцать семь градусов! Кипяток! Хочу в купальнике, и на море, и на месяц!
– Так поедьте, – робко вклинивается Белла.
– Поедьте! Поедешь тут! Если очередь под дверью с утра до вечера!
– А у вас нет отпуска?
Врачиха искоса взглядывает на Беллу. Запор, думает она. Наверное, не может выкакаться. Я таких, как эта, насквозь вижу. Боже, и чем я думала, когда решила стать терапевтом?!
– Так, – врачиха деловито берется за работу, – как зовут?
– Белла.
– Белла? Вы венгерка?
– Нет-нет, – Белла смущается. – Но я там два раза была.
– Где?
– В Венгрии.
Врачиха с медсестрой обмениваются кривыми ухмылками. Все понятно. Диагноз – психушка, первый этаж, второе отделение, шестая палата.
– Ну и как там, в Венгрии? – изображая приязнь щебечет медсестра.
– Я была давно, честно говоря, плохо помню. Но купила там себе такую красивую бирюзовую куртку.
Белла мечтательно вздыхает.
– Ту куртку зажевало в стиральной машине, и пришлось выбросить все вместе.
Дверь кабинета приоткрывается, и в щель просовывается чья-то лысенькая, но очень усатая голова.
– Можно? – спрашивает голова.
– Не, ну что за люди пошли! – срывается врачиха. – Подождите в коридоре! Не видите, у меня жен-щи-на!
Дверь поспешно закрывается.
Врачиха решительно берется за Беллу.
– Белла, семьдесят восьмого года рождения. Тысяча девятьсот. Почему вы пришли? ЧТО У ВАС БОЛИТ?
Белла молчит. Нерешительно колеблется.
– Понимаете, у меня… у меня так чтоб болеть, ничего не болит… Просто… не знаю, сможете ли вы помочь… могут ли мне вообще помочь врачи, не знаю…
– Женщина! Или говорите, или никого не задерживайте! Люди ждут под дверью!
– Да-да, я уже говорю.
– Ну?
– Мне снится мужчина.
– Ваш?
– Нет.
– Знакомый?
– Нет.
– Как часто снится?
– Каждую ночь.
– И давно?
– Не знаю. Год. Два.
– Диагноз: психушка, первый этаж, второе отделение, шестая палата.
Врачиха молча смотрит в окно. В окно видно трамвайное депо и кладбище старых трамваев.
– Наверное, не надо было так… – бормочет она себе под нос.
– Григоривна, не вините себя! Все мы люди! – Аллочка только и ждала момента, чтоб высказаться. – И у людей нервы не железные. Ну сорвались, всякое бывает…
– Да я не то чтобы… Просто… Знаешь, я откуда-то ее знаю… Где-то уже ее видела…
– Григоривна, сделать чай? Чтоб расслабиться! Я сделаю! Вам какой? Черный или зеленый?
Григорьевна – миниатюрная астеническая блондинка лет сорока пяти. Напоминает экземпляр саранчи, засушенный меж страниц толстой книги.
– Может, и хорошо, что вы в этом году не поедете на море, – угодливо тарахтит Аллочка, заваривая обещанный чай.
– И почему же это хорошо?
– Я слышала, что в этом году на Южном берегу нашествие за нашествием. Сначала медузы, которых развелось у побережья столько, что невозможно было купаться. Понимаете, впечатление такое, будто болтаешься в медузах, а не в воде. Ужас сколько. А потом – саранча. Фу. Летала везде, и на пляжах тоже. Целые тучи саранчи. Несколько раз даже нападала на отдыхающих.
– Ну, Алла, ты же медсестра…
– Ну и что, что медсестра? – обижается Аллочка.
– Саранча не нападает на людей. А медузы – та же вода. На девяносто девять процентов вода.
– Григоривна, – Аллочка ставит на стол перед врачихой ее чашку чаю, без сахара и без лимона, – я говорю лишь то, что слышала по телевизору. А медуз, чтоб вы знали, я никогда в жизни не видела.
– Я ее вспомнила! – вскрикивает Григорьевна за пятнадцать минут до окончания смены.
Столетняя бабушка, что сидит перед ней, откликается:
– А? Что говорите? Я ветеран войны, мне полагается бесплатно.
– И кто она? – без особой охоты спрашивает медсестра Аллочка, выпроваживая столетнюю бабушку в коридор.
– Эта Белла… Она из дома напротив. Точно. Я вспомнила.
– Соседка ваша, выходит.
– Я поставила правильный диагноз, – Григорьевна с облегчением вздыхает, – она действительно сумасшедшая.
– И как ее сумасшествие проявляется?
– Врачу иногда хватает одного взгляда, чтобы все понять про пациента.
Медсестра объявляет отбой оставшейся за дверью части очереди. На сегодня прием окончен.
– Она не опасна? – спрашивает Аллочка, закрыв дверь изнутри на ключ.
– Кто, Белла? Нет. Она кошатница. Кормит всех котов в районе. И котов, и псов, не удивлюсь, если и крыс она кормит. Развела целый зоопарк возле дома. Ее все не любят.
Григорьевна причесывается перед зеркалом, потом переобувается – из шлепанцев в туфли на высоких каблуках, снимает белый халат – а под ним тонкое синтетическое салатовое платье, – такое, как носила бы саранча, превратись она случайно в человека.
– Ха, Белла, – говорит Григорьевна, – какое дурацкое имя. Очень ей подходит. Как бы рано я ни встала – а она уже у подъезда, отбросы раскидывает по пластмассовым мисочкам. Зверья собирается тьма-тьмущая! Страшно пройти, честное слово, псы огромные, по пояс. Я живу на первом этаже, мне все видно. Люди с ней ругаются, но какое там! Не помогает. Смотрит, будто с креста снятая, моргает и молчит. Вызывали и санэпидемстанцию, и собачников-шкуродеров, и в ЖЭК заявления писали – все напрасно.
