Мне уже давно казалось, что молодые Де Ла Серта либо вот-вот переедут к нам в дом или уже переехали – столько времени проводили у нас в гостях Мануэль и Теодоро. От матери своей они прятались, это стало ясно сразу, но почему им в голову пришло скрываться в обители колдовства и черных сил, каковой должен казаться молодым людям особняк рода Дарроу?
– Второй, может, ты как-нибудь намекнешь своим приятелям подоходчивей, что хорошо бы больше бывать у себя дома? – в конце концов обратилась я за помощью к Эдварду.
Сама я предпочитала из-да нездоровья, сперва настоящего, а затем и мнимого, перед гостями не показываться. Приходилось проводить большую часть времени у себя в комнате, и в итоге такое времяпровождение стало казаться просто невыносимым.
– Почему ты вообще перекладываешь все на мои плечи, Первая? – не преминул возмутиться дорогой брат, которого общество Де Ла Серта не особенно тяготило. – В конце концов, один из них – предмет именно твоих воздыханий.
Я картинно осела на подушки.
– Ах, не говори мне об этом. Уже сама десять раз пожалела, что влюбилась. От Мануэля Де Ла Серта лишь слезы и головная боль. Следовало полюбить кого-то более подходящего. И вообще-то эти двое твои друзья, а не мои.
Ко всему прочему, из-за постоянно снующих по дому иберийцев походы в табор пришлось отменить. К несчастью, Де Ла Серта, пусть и не видели подчас самого очевидного, превосходно замечали все, что не предназначалось для их глаз.
– Я по тете Шанте соскучилась, – пожаловалась я на свои несчастья брату. – Ну почему-то бы Де Ла Серта не побыть дома, скажи на милость? Мать их неопасна, в ней колдовской силы ни на йоту. Так и пусть бы жили себе и дальше как и прежде.
Брат переживал одновременно и за меня, и за своих друзей, поэтому сохранял позицию нейтралитета, отказываясь отступать от нее даже в малом.
– Ну, им не по себе подле нее. Нужно понимать, насколько Мануэль и Теодоро сильно переживают. Где же твое сочувствие, Ева?
Я закатила глаза.
– Сочувствие? О чем ты вообще говоришь сейчас, Второй? Да после всего, что мне довелось от него выслушать, о каком сочувствии может идти речь? Как бы я его ни любила… Лучше бы не любила. На порядок меньше унижений и головной боли.
Увы, мне действительно довелось испытать достаточно мучений по милости Мануэля Де Ла Серта. Единственное, что немного уменьшало его вину в моих глазах, так это лишь то, что ибериец не представлял, что его слова и поступки могут причинить мне страдания. Но, скажем так, мне в целом было не легче.
– Слушай, Первая, я все понимаю…
Я вложила во взгляд весь имевшийся во мне скепсис.
– Ну, хорошо, не все, но определенно многое. Так вот, несмотря на это, ты переигрываешь в умирающую. Пора тебе уже начать выходить из этой норы, которую почему-то упорно называют твоей спальней. Эмма скучает, а Де Ла Серта очень нервничают, подозревая, что ты или готовишься испустить дух или варишь зелья из нерожденных младенцев.
Округлив глаза, поинтересовалась:
– А почему вдруг такая экзотика? Где же кровь девственниц? Или чьи-нибудь там слезы?
В плане суеверий я была не особо сильна, мое воспитание не включало простонародных легенд, а все, что говорили цыгане о колдовстве, имело свойство соответствовать истине.
– Да понятия не имею. В общем, яви себя народу, о страдающая дева. Я уже готов в окно выпрыгнуть от скуки.
Выполнять просьбу близнеца категорически не хотелось, но, как и в большинстве случаев, я пошла навстречу Эдварду. На этом и зиждилась наша с ним родственная любовь: мы выполняли просьбы друг друга и не просили невозможного. Нельзя жадничать, если речь идет о себе самом, а мы ведь с ним были одним целым, лишь по ошибке разделенным на две части и помещенным в разные телесные оболочки.
Словом, к обеду я вышла, радуя всех нежно-зеленым цветом лица, который не мог скрыть даже толстый слой пудры. Пожалуй, с пудрой было только хуже. Точно покойница, которая решила выбраться из фамильного склепа. Горничная пыталась убедить меня, что на самом деле все замечательно, но… словом, я ценила свою служанку за редкостную бесхитростность, которая в данном случае не оставила ни единого шанса для иллюзий.
– Создатель, Ева, может… – тут же залепетала Эмма, первая заметившая мое появление в столовой. – Ты ведь все еще больна!
Я упрямо покачала головой. Эдвард, несомненно был совершенно прав. Невозможно до конца оправиться от раны, когда не видишь солнца и не дышишь свежим воздухом. Да и не удастся до конца жизни скрываться от братьев Де Ла Серта, как бы мне того ни хотелось.
– Рады видеть вас, леди Ева, – произнес Мануэль с достаточной теплотой.
Заговори со мной старший сын посла подобным образом всего несколько недель назад, моему счастью не было бы предела. Однако после всего пережитого боли во мне было не меньше, чем любви, и владела собой я прекрасно.
– Взаимно, сэр, – кивнула я скупо, занимая свое место за столом.
Эмма, сидевшая рядом, тут же начала накладывать мне на тарелку кушанья, опередив наших весьма расторопных слуг. Наша младшая обладала большим сердцем, в которым всегда было вдосталь любви и желания заботиться о близких.
– Тебе нужно есть побольше, чтобы окончательно выздороветь, – приговаривала сестра и смотрела на меня с такой нежностью, что мне даже казалось, будто я не заслуживаю настолько сильной любви.
Матушка полностью поддерживала намерение Эммы накормить меня до отвала.
– Ты действительно мало ешь в последнее время, моя дорогая, – отметила она. – Я понимаю, что тому во многом способствовало ранение в живот, однако сейчас все лекари в один голос утверждают о твоем выздоровлении и необходимости обильного питания.
Я не стала уточнять, что аппетиту, как минимум, не способствовало то, что с меня не сводили глаз все собравшиеся, как будто поглощение пищи вдруг стало каким-то дивным священнодейством. Особенно усердно разглядывали меня наши иберийские гости. Вероятно, искали на моем лице или одежде пятна крови тех самых младенцев, из которых я варила зелья.
– Я постараюсь, мама, – кивнула я, – мне и самой не терпится снова почувствовать себя живой и полной сил. Долгое безделье чрезвычайно утомительно.
Особенно для той, которая половину жизни проводила, бегая по улицам столицы в цыганском платье и танцуя едва ли не на каждом перекрестке. По табору я изрядно тосковала, в особенности по советам мудрой тети Шанты.
– Вы окажете нам любезность и побеседуете с нами после трапезы? – обратился ко мне с просьбой Мануэль Де Ла Серта.
Я кивнула, понимая, что разговор предстоит о проклятии на иберийцах и способах его снятия. Однако мои скромные познания уже исчерпаны в полной мере, так что я сочла за лучшее попросить и отца присоединиться к разговору. Наши гости несколько смутились (перед нашим отцом они явно благоговели), но согласились и даже поблагодарили батюшку, когда тот выразил согласие помочь нам с этим чрезвычайно сложным делом.
