ПРОЛОГ. БРЕД СУМАСШЕДШЕГО
Рассветало. Над серо-зеленой пустыней Холодного Моря
поднималось равнодушное и безликое солнце, а с другой стороны неба уже плыли ему навстречу грязные рваные облака.
Я лежал на пустынном берегу, глазел на противное небо и не мог подняться.
Боль, постоянная спутница моей жизни, не изменяла и теперь.
Тело ныло, как если бы меня всю ночь напролет истязали и били. О, что за глупое выражение в устах человека, которого истязали и били всю жизнь!
Я должен был ликовать, плясать от счастья, поднимать к небу руки в молитвенном экстазе и славить новый день, однако же у меня совершенно не было сил на эти манипуляции.
Еще вчера я был узником самой страшной и неприступной тюрьмы, которую когда-либо придумало человечество – проклятой крепости Тармин. Сюда помещают только самых отъявленных злодеев и безнадежных преступников, которым заказана дорога в нормальное человеческое общество. Таких, как я.
Покинуть эту тюрьму можно только одним способом – бегством на тот свет.
Увы, сей вариант был для меня неприемлем.
Я наконец-то собрал свои силы в кулак и поднялся. Вдохнул кисловатый морской воздух полной грудью, так жадно, что закашлялся. Теперь мне стало казаться, что и не было этих десяти долгих лет, проведенных в крепости Тармин, что это не я заживо гнил в вонючей, пропахшей потом и дерьмом
камере, а какой-то другой человек.
Вполне возможно, что так оно и было.
Это он проводил дни и ночи в одиночестве, сходя с ума, проклиная всех на свете, изрыгая самые страшные ругательства, понося на чем свет стоит невинных охранников, которые всего лишь выполняли свою работу… О
подлые, мерзкие червяки, крысолюди в форме, гниды небесные, собаки!
Дьявольское отродье!
О нет. Это был я. Ибо отчего кровь во мне вскипает при воспоминании о моем заточении? Это был я, и я сумел удрать из этого проклятого места.
В моей голове до сих пор слышны оглушительные звуки оружейных выстрелов, пронзительные крики надсмотрщиков, их ругань и мат. И тупое, осоловелое выражение их мертвых рож. Простите, ребята! Вы не были виноваты в том, что родились людьми, а меня сотворили чудовищем.
Омерзительным, тошнотворным монстром, способным сокрушить все живое.
Творящим зло направо и налево, неутомимым и ненасытным. Я не горю в воде, не тону в огне, а медные трубы для меня что шарманка. И меня очень, очень трудно укокошить!
Мое сердце до сих пор билось с угрожающей скоростью, готовое выпрыгнуть из моей тощей груди, моя кровь до сих пор бурлила, я до сих пор задыхался от быстрого бега – хотя уже давно стоял на месте.
Не построена еще та тюрьма, что сможет удержать Феникса в своих каменных объятиях!
И вот теперь я ковылял по безлюдному берегу Холодного моря, слушая крики чаек и любуясь рассветом. Какая, черт ее дери, идиллическая картинка! Настолько идиллическая, что хочется вынуть из кармана револьвер, подвергнуть геноциду всех орущих чаек, поджечь море, спалить небо и разрушить к ядрене фене весь этот дивный берег!
Итак, я плелся, а душу мои терзали нехорошие мысли. Хотелось пить, жрать и убивать невинных пастушек, если таковые попадались бы на моем пути.
Впрочем, я брел не бесцельно. Мои полторы ноги сами тащили меня в город, который уже давно назначил мне свидание.
Я не был во Флагманштадте лет двадцать, если не больше. Вряд ли за это время город как-то изменился, разве что стал еще хуже. По-прежнему там властвовал Железный Максимилиан, пугая своей бесстрастной мордой горожан, по-прежнему там заседали разжиревшие Магистры во главе с
унылым Гроссмейстером, по-прежнему упертые до неприличия снобы называли эту клоаку «столицей мировой магии». Разумеется, все так и было.
Наверняка в этом грязном и вонючем городе строились новые бордели, опиумные притоны и кафе-шантаны, где полуголые девки танцевали канкан.
Наверняка – ибо зачем огромному городу школы, университеты и библиотеки? В Южном городе предавались разврату, как и прежде, а в Северном Городе трудолюбивые пчелки-рабочие, не покладая рук и не разгибая спины, ковали спорное могущество Осколии.
И вот теперь я полз туда, в этот неугомонный и неубиваемый город, близкий мне по духу и чем-то похожий на меня – такой же уродливый монстр, лишенный морали.
Подожди меня, Флагманштадтик, подожди злобного и уродливого дядю Феникса, и вместе мы натворим таких дел, что историки будущего ахнут! Но прежде всего, дружище, мне предстоит тебя спасти. Ибо некому больше. Ты сейчас в опасности. Нет, ты, конечно, всегда в опасности, ибо стоишь на природном разломе, откуда чудовищная магия просачивается наружу. Но в этот раз над тобой зависли черные тучи.
И знаете что, дорогие мои детишечки?! Знаете что? Добру иногда приходится просить помощи у Зла. Иногда приходится.
***
В то же самое время во Флагманштадте.
Лежала на столе книга, пыльная, с пожелтевшими страницами. Страшная книга.
«И разверзлись хляби небесные, и сделалась кровь…
И всяк побежал, не ведая дороги, не зная пощады к тем, кто оступился, безжалостно сминая их на своем пути. Кричали женщины, и плакали, и молили Господа о милости, или о скорой смерти, могущей остановить их мучения. Не услышал Бог их гневные молитвы, не сумел он ниспослать кару
небесную на головы несчастным.
День стал черным, будто ночь. Живое сделалось мертвым, белое – темным, а верх стал низом. И ангелы заплакали в небесах, ибо не в силах были помочь умирающим.
То был день великой скорби.
И сошлись двое в смертельной схватке. Один был в белом, ибо в сердце его был Свет. Другой был в черном, и черен был он сам, ибо нес с собой токмо разрушение и погибель.
Сошлись они там, где ни света нет, ни тьмы; там, где ни жизни нет, ни смерти, там, где ни огня нет, ни воды, ни земли, ни воздуха. И бились они не день, и не два, ибо время потеряло свою силу. Сражались они, а в городе, что остался далеко внизу, горели дома, и мятежная вода заполняла жилища, и
всяк человек, и раб, и господин, спасался от неминуемой участи..
