Он сражался за свою жизнь при родах. Выживал во дворе. Он никогда ни видел своего отца, но всегда ощущал любовь матери. Жизнь повозила, попинала, но любила его. Он просто был её баловнем. И когда за ним приходила смерть, она его всегда выгораживала. Будет ли так всегда?
Лихие девяностые пришлись на его юность и закалили его, а двухтысячные сделали его железным. Но в глубоко спрятанной и некому недоступной душе он был Витёк, любящий сын, надёжный друг и азартный игрок.
Судьба была щедра с ним, она оставила его жить взрослой счастливой жизнью, любить и быть любимым, может быть одного из сотни или даже тысячи таких же, как он.
Я дело говорю. Кто не верит, пусть не теряет попусту время. Эта история не моей, его жизни и приукрашивать её мне нет смысла. Есть, правда, немного в ней и моих мыслей, и образных суждений, но как автору, думаю, Вы их мне простите.
Так получилось, что чисто случайно я с ним виделся в разных обстоятельствах и в разные периоды его и своей жизни, а он, при встречах, всё мне о ней, о судьбе – злодейке, рассказывал. Получился роман со множеством продолжений и счастливым концом. Очень надеюсь, что судьба нас ещё с ним сведёт, и я узнаю из первых уст, что происходило с ним дальше и потом об этом обязательно Вам поведаю.
События, о которых я начинаю повествование происходили с Витей Пикиным в тот же период, в который, жил и я сам. Как говорится, на моих глазах.
Глава 1. Витёк Счастливчик
Я познакомился с ним, когда ему было ещё 17. Взять Виктора на работу просила его мать. Она тогда в офисе у нас убиралась по вечерам.
– Школу, – говорит, – бросил. Днём болтается, где не знаю, но всегда при деньгах. Приходит домой поздно, с запахом вина и сигарет, и обязательно с фингалом или весь в синяках. Он боксом в детстве занимался, вот и дрался постоянно.
– Я, – говорит мама Люба, – думаю, что он, либо свяжется с плохой компанией, либо будет правду искать, а правды-то и нет. Порежут, боюсь!
А мне тогда был нужен экспедитор. Мы скупали цветмет и возили в Москву сдавать. Нужно же было как-то выживать! Надёжный парень с руками и с кулаками для нас был просто подарком. Много тогда было историй и не вполне легальных, но я ему всегда доверял, и он мне платил тем же.
В каждую поездку Виктор, как на войну собирался. Ещё бы: менты, бандиты, рекет, подставы. Всё это было тогда в девяностые! Что ни поездка – настоящий блокбастер. Сегодня, уже нет такого беспредела. Те, кто дожил, сменил хозяев. И хоть занимаются тем же, но теперь, отнюдь, законным бизнесом. Легализовались!
Так вот. Виктор парень крепкий, никого не боялся и всем нравился. А за улыбчивость его стали звать Витёк Счастливчик.И всё бы было хорошо, так через пару лет попал всё же он в переделку.
Его время от времени парни со двора на разборки привлекали, деньги вышибать. Он ведь такой – всегда за справедливость!
– Долги отдавать надо, а кидать – не хорошо, – всегда предупреждал он прежде, чем пустить в ход кулаки.
А тут пошло всё наперекосяк. Тот, к кому они приехали, в долг ни у кого не брал. Коммерсант просто отказался платить бандитам за право ведения своего дела. Когда Витёк это понял, то рядом с собой положил всех, с кем приехал на разборки. Вернувшись домой взял кое-что из одежды и в бега подался.
Искали его долго. Менты к маме Любе домой прямо вместе с бандитами приходили, как с потерпевшими. Тогда и она уехала в деревню. Люба улыбчивая всегда была, вот люди и верили ей и в этот раз поверили, приютили. Не одна она была, с ребёнком, Адрюшкой звали. Брат он был молочный Виктору.
И тут в деревне парень разбился на мотоцикле, почти ровесник Витьке, но постарше будет. Ну, разбился и разбился, в каждой деревне бьются один за другим. Жизнь такая – пьют да лихачат, а в деревне, особенно. Похоронила его мать. Всё как на Руси полагается. Всё да не всё! Пришла, она на девятый день в дом к Любе с предложением.
– Уезжать твоему надобно, – говорит. Не дадут ему житья ни тут, ни в городе. Убьют парня!
А Витька тогда в сторожке лесника обжился. Дед-то и рад! И работник славный, и поговорить есть с кем. А мать погибшего видать знала что-то от Любы о его истории.
– Возьми, – говорит, – паспорт моего, ему он без надобности.
И российский, и заграничный протягивает. Мама Люба тогда так и опешила:
– А, заграничный-то откуда?
– В Польшу мы с ним собирались, товар вести кое-какой сдавать. Заработать хотели. Женить его надобно было. Знать не судьба.
Всхлипнула она, да без слёз, выплакала все уже.
– Ты побрей его на лысого и очки ему надень. Не отличат!
Сказала и вышла из избы.
Ну, в общем, и очки она принесла сына погибшего, и деньги на дорогу. Мама Люба собралась в Москву вместе с сыном. Лысым Витька было не узнать! Перед ней стоял Гавриил Фадеев, двадцати двух лет от роду и со штампом в российском паспорте из военкомата, что отслужил. А польская виза в загранпаспорте открывала перед ним весь мир. До Москвы доехали они вместе, да на перроне сразу и простилась.
– Езжай, – говорит мама Люба, – с Богом!
И Витя отправился поездом в Европу, под чужими документами. Кто его там лысого разберёт? Всё чин чином, паспорта подлинные и фото сразу после армии, молоденького совсем ещё и в очках.
Забегая вперёд, скажу и о его матери. Пристроилась она сначала на рынке, за беженку с Украины себя выдавала. И место в вагончике дали и работу. Много тогда в Москве таких русских было, которые из «самостийной» бежали. Люба квартиру по документам в банк заложила, и кредит получила. И почти сразу в банк вернулась и сказала, что на рынке деньги украли. Ну что с ней делать – отпустили, а её квартиру риэлтерам продали, а те дальше. Ищи свищи! Теперь и Любиных концов не найдёшь. Затерялась она тогда в Москве, комнату где-то купила.
А Витёк наш взял, как научили, с собой в вагон ручной кладью коробку водки, в поезде раскрыл её, чтобы видно было бутылки, опорожнил из горлышка одну и спать залёг, а документы на столике оставил. Так и проехал благополучно и погранцов, и таможенников, и своих и поляков. И те и другие изрядно выпили за его вынужденную эмиграцию. А он спокойно проспал две границы.
Но, как говорится, курица не птица, Польша – не заграница. Стал наш Гаврила думу думать. Не придумал ничего. Достал из заначки бутылку водки и пошёл к проводнице.
На следующее утро, на немецкой границе, с флажком у вагона стоял вагоновожатый Гавриил Фадеев. Румяный, здоровый, в форменной фуражке и с бляхой! Он болтал на чужом языке с господином капитаном германской погранслужбы, как на своём собственном. Немецкий он в школе учил, да потом, так получилось, что с немкой– училкой у него лямур вышел, вот он и балакал почём знал.
