Безлунная августовская ночь.
Огромный королевский дворец Сан-Лоренцо погружен во тьму.
Горят только газовые фонари по сторонам аллеи, ведущей от парадного подъезда к бездействующему фонтану.
Через неравные промежутки времени где-то в глубине дворцового парка истерично вскрикивает ночная птица, которую очень хочется пристрелить. И не просто пристрелить, а пристрелить изуверски, так – чтобы от нее не осталось даже перьев…
Королевская опочивальня. Высокие открытые окна, уходящие под самый потолок, несут предутреннюю свежесть, которая не бодрит, не волнует, а раздражает.
Прищуренные глаза монарха видят краешек неба без звезд. От этого небо кажется пустым, плоским и отнюдь не бесконечным. Лоскут неба в форме размытого ромба, совершенно черный, чернее шторы, очертания которой угадываются в густом полумраке, безнадежно прозаичен и выглядит не как часть мироздания, а как банальная дыра в стене.
Как же медленно течет время… Ужасающе и преступно медленно! Ощущение такое, будто на твоих глазах утомленный злодеяниями насильник лениво мучает покорную, равнодушную жертву, а та, уставившись в потолок, столь же лениво ждет окончания истязаний. Тупо смотрит в потолок, гадюка, и ждет. И при этом курит, курит, курит…
И считает до миллиона.
Закончит первый миллион и тут же приступает ко второму…
Нет, это просто возмутительно! Время не подвластно даже королю. И не оживить его, не пришпорить, не подтолкнуть… А что если попробовать? Издать, к примеру, манифест. Или указ. Или эдикт. Или декрет. И как же он будет, интересно, звучать? Приказываю времени ускориться?
«Господи, придет же в голову этакая чертовщина! Так и свихнуться недолго…» – бормотал утомленный бессонницей страдалец, ворочаясь под раскаленными пуховиками в громадной спальне на втором этаже левого крыла дворца Святого Лоренцо.
Король скосил глаза. Часы на тумбочке показывали пять. Пять утра. Рановато… А всё возраст, будь он неладен… Хотя какой возраст… Просто не спится… Снотворное король не употреблял: боялся уснуть и не проснуться… Придворные такие, что…
Никому верить нельзя. Приходится все время быть начеку. Из-за этого нервы ни к черту… Такова издревле королевская доля. Увы, процент насильственных смертей у порфироносцев чрезвычайно высок. Он несравненно выше, чем у банкиров, проституток, шахтеров и журналистов. У помазанников божьих со смертью отношения доверительные и тесные, примерно такие же, как у солдат-наемников. Загробный мир для них – что дом родной…
Ах, бессонница, бессонница… Декокт, который варганит Краузе, королевский лейб-медик, никуда не годится… Хотя Краузе клянется, снадобье что надо и изготовлено из каких-то чудодейственных лесных трав, совершенно безвредных для здоровья Его Величества. Снадобье должно успокаивать и навевать приятные мысли перед сном.
Приятные мысли… Откуда им взяться, приятным-то мыслям? Единственная приятная мысль, которая с некоторых пор комфортно расположилась в голове короля, была мысль о смерти. Только бы найти себе опору бытия… «Опора бытия, опора бытия – это я хорошо придумал…»
Нет, не уснуть! Эх, Краузе, Краузе, липовый доктор, лекарь мирного времени… Где он обучался своему варварскому ремеслу, этот чертов эскулап? Надо бы поинтересоваться у Шауница…
Пил, пил король эту отраву, цвет фиолетовый, почти чернильный, пахнет подмышками… Целую неделю превозмогал себя, надеялся, мечтал о покойной ночи, давился, глотал мерзкую жижу, ловя на себе ревнивый и требовательный взгляд Краузе… Один раз уснул, спал нервным, дерганым сном.
Снился город, который ненавидел. Проклятый Богом Армбург.
Тяжеловесные правительственные здания с бесчисленными колоннами и ужасающей лепниной… Частные дома с кариатидами, все, как один, под красными черепичными крышами, с одинаковыми лужайками перед парадным входом, бассейнами и гипсовыми гномами на аспидно-зеленой траве… Триумфальные арки со змеями из скрученного железа и голыми бронзовыми тевтонами с головами-глобусами, взирающими на мир пустыми глазницами…
Площади, над которыми вечно гудят сумасшедшие ветры с востока. Вымершие неприютные улицы, пустынные переулки, только в самом конце одного из них седая старуха в грязном черном плаще зависла в воздухе на уровне второго этажа. И весь сон провисела так, словно ведьма, только страшный плащ развевался, как пиратское знамя…