Она проснулась. Поморгала в кромешной темноте. Широко разинула рот и задышала носом. Снова моргнула. Почувствовала, как по щеке течет слеза, растворяя соль от прежних слез. А вот сглотнуть слюну не удалось, во рту было сухо. Щеки словно что-то распирало изнутри. Казалось, что от этого чужеродного тела во рту голова ее вот-вот взорвется. Но что же это, что же это такое, в конце концов? Первое, что она подумала, когда очнулось, – ей вновь хочется забыться. Провалиться в теплую и темную пропасть. Укол, который он ей сделал, по-прежнему действовал, но она знала, что боль скоро вернется, чувствовала ее приближение по медленным, глухим ударам: это биение пульса, это кровь толчками проходит сквозь мозг. А где тот человек? Стоит позади нее? Она задержала дыхание и прислушалась. Ничего не услышала, но почувствовала чье-то присутствие в комнате. Словно присутствие леопарда. Кто-то рассказывал, будто леопард крадется настолько беззвучно, что может подобраться к тебе совершенно неслышно, что он даже умеет регулировать свое дыхание, чтобы дышать в такт с тобой. Задерживать дыхание тогда, когда ты задерживаешь дыхание. Ей показалось, она чувствует тепло его тела. Чего он ждет? Она вновь задышала. И ей показалось, что в то же мгновение кто-то задышал ей в затылок. Она развернулась, ударила, но удар пришелся в пустоту. Съежилась, стараясь казаться меньше, спрятаться. Бесполезно.
Сколько времени она пробыла в отключке?
Препарат действовал молниеносно. Все длилось какую-то долю секунды. Но этого хватило, чтобы дать ей почувствовать. Это было как обещание. Обещание того, что будет дальше.
Инородное тело, лежавшее перед ней на столе, было размером с бильярдный шар. Из блестящего металла, испещренное маленькими дырочками, геометрическими фигурами и какими-то знаками. Из одной дырочки свисал красный шнур с петелькой на конце, невольно наводивший на мысль о Рождестве и о елке, которую предстояло наряжать в доме у родителей 23 декабря, через семь дней. Украшать блестящими шарами, фигурками гномов, корзиночками, свечками и норвежским флажком. А через восемь дней – петь «Как прекрасна земля»[1] и увидеть, как загорятся глаза племянников, открывающих ее подарки. Теперь бы она все сделала совсем по-другому. Все стало бы иначе. Со всеми днями, которые она прожила бы гораздо осмысленнее, гораздо правильнее, наполняя их радостью, дыханием и любовью. С городами, мимо которых она только проезжала, куда она лишь собиралась. С мужчинами, которых она встречала, и мужчиной, которого она еще не встретила. С плодом, от которого она избавилась, когда ей было семнадцать, с детьми, которые у нее еще не родились. С днями, которые она выбросила на ветер, потому что думала, что впереди у нее вечность.
Но тут она перестала думать о чем бы то ни было, кроме ножа, возникшего прямо перед ее лицом. И мягкого голоса, который сказал ей, что она должна взять этот шар в рот. И она это сделала, конечно, – как же иначе. Сердце ее бешено колотилось, но она раскрыла рот так широко, как только смогла, и протолкнула шар внутрь, и шнурок теперь свисал у нее изо рта. От металлического шарика во рту появился горький и соленый привкус, как от слез. А потом голову ее запрокинули назад, и кожу обожгла сталь, когда к горлу приставили нож. Потолок и комнату освещал фонарик, прислоненный к стене в одном из углов. Серый, голый бетон. Помимо фонарика, в комнате был еще белый пластиковый стол, два стула, две пустые бутылки из-под пива и два человека. Он и она. Она почувствовала запах кожаной перчатки, когда его указательный палец схватил красную петельку шнурка, свисающего изо рта. А в следующий миг ей показалось, что голова ее взорвалась.
Шар увеличился в объеме и разрывал теперь ей глотку изнутри. Попытки открыть рот как можно шире не помогли – давление меньше не сделалось. Он осмотрел ее открытый рот с сосредоточенным и заинтересованным видом, такой бывает у зубного врача, когда тот проверяет, правильно ли поставлены брекеты. Он слегка улыбался – значит, остался доволен.
Языком она ощутила, что из шара торчат какие-то шипы, и это именно они давят на нёбо, нежную слизистую внизу рта, десны, нёбный язычок. Она попыталась что-то сказать. Он терпеливо слушал невнятные звуки, вырывавшиеся у нее изо рта. Кивнул, когда она сдалась и перестала говорить, и вынул шприц. Капелька на кончике иглы сверкала в свете карманного фонарика. Он прошептал ей прямо в ухо: «Не трогай шнур».
А потом уколол ее в шею сбоку. И она отключилась за какие-то секунды.
Моргая в темноте, она прислушивалась к своему испуганному дыханию.
Надо что-то делать.
Она оперлась ладонями о сиденье стула, влажное и холодное от ее собственного пота, и приподнялась. Ее никто не остановил.
Мелкими шажками она прошла несколько метров, пока не наткнулась на стену. Проковыляла вдоль нее, дальше была какая-то гладкая, холодная поверхность. Металлическая дверь. Она подергала засов. Дверь не поддалась. Заперто. Конечно, дверь заперта, а на что, собственно, было рассчитывать? Это ей почудился смех или же он раздался в ее собственной голове? Где тот человек? Почему он затеял с ней эту игру?
Надо что-то предпринять. Надо подумать. Но для того чтобы думать, необходимо избавиться от этого металлического шара, не то от боли она сойдет с ума. Она засунула большой и указательный пальцы в уголки рта. Почувствовала шипы. Попробовала просунуть пальцы под один из них. Бесполезно. Подступил кашель и следом паника: дышать было невозможно. Тут она сообразила, что из-за этих шипов горло распухло изнутри, и скоро она задохнется. Она принялась колотить в железную дверь, попыталась крикнуть, но металлический шар глушил звук. Она сдалась. Прислонилась к стене. Прислушалась. Ей почудилось или же она действительно слышит чьи-то осторожные шаги? Неужели он ходит по комнате, играя с ней в жмурки? Или это ее собственная кровь пульсирует в ушах? Стараясь не обращать внимания на боль, она сжала рот. Ей только-только удалось загнать шипы назад в шарик, но они снова заставили ее широко распахнуть рот. Казалось, что шарик пульсирует, что он превратился в сердце из железа, стал частью ее самой.
Надо что-то предпринять. Надо подумать.
Пружины. Под этими шипами – пружины.
Шипы вылезли, когда он дернул за шнур.
«Не трогай шнур», – сказал он.
А почему? Что тогда будет?
