Под конец первой рабочей недели Нового Года, меня попросил зайти к себе начальник отдела кадров капитан Гуртиев. Толя Гуртиев мягко намекнул мне, что пора, дескать, собираться в отпуск.
« Как в отпуск,– удивился я, – Прошло только пол года и опять в отпуск».
« Через пол года будет лето – учил он меня, – а летом лейтенанты в отпуск не ходят, осенью тоже, остается ноябрь с декабрем. Или сейчас, или через год, выбирай сам. Не знаю как ты, но твои родители, видимо, уже соскучились».
« Резонная речь» – молча согласился я с капитаном. Мне стало стыдно, что за моих родителей думают вперед меня.
«Каким транспортом поедешь до Горького – продолжал Гуртиев, – если самолетом, то двое суток плюс в один конец, если поездом, то восемь» « Восемь плюс восемь плюс сорок пять – быстро складывал я в уме, – получается шестьдесят одни сутки, два месяца, а полечу самолетом».
« Поездом» – ответил я, честно глядя ему в глаза.
« Распишись в приказе, уходишь с 20-го января, бери выписку и иди к нач. фину, оформляй документы и заказывай отпускные,– и на прощание он добавил,– билеты не забудь приложить к отпускному, когда будешь отчитываться».
« Раскатил губу на два месяца, дорогое получается удовольствие, покупать билеты на поезд, а лететь самолетом – грустно размышлял я, заходя в финчасть, – купим и то, и то, полетим самолетом, а дома с родителями решим, как ехать обратно».
Начальник финансовой службы бригады майор Пустовалов Николой Михайлович своими размерами походил на Гаргантюа. Его живот в бригаде называли « Холм над безвременно погибшим воином». Он знал такое количество анекдотов и так мастерски умел их рассказывать, что в командировке с ним было очень весело. Он забрал у меня выписку и сказал, что отпускные и проездные документы я могу забрать через неделю.
Дома, на семейном совете, жена решила, что в отпуск лучше ехать поездом, а в Горьком решим, каким способом поедем обратно. « Восемь суток пилить,– удивился я – с ума можно спрыгнуть, давай потратимся, родители все равно помогут, для них шестнадцать суток лучше любых денег». В ответ я получил рассуждения о том, что мы увидим всю страну и много всего разного. Кажется, моя благоверная собралась купить что-то дорогое, но, что, пока и сама не знает. «Смотри, не пожалей, – согласился я в конце совета – если картежной компании не встречу, то другая компания всегда найдется, я в окошко восемь суток смотреть не смогу».
Две недели перед отпуском пролетели быстро. Отпраздновав свой первый отпуск с сослуживцами и сослуживицами, я пришел домой, достал билеты на поезд и стал их рассматривать. Жены не было, видно, спустилась на 7-ой этаж, к подруге. Скорый Владивосток-Москва, 8-ое купе, место 30 и 32, верхняя полка. Ехать придется до Москвы, можно вылезти в Харькове, но брони Харьков-Горький не дали. Восемь суток, мама дорогая. Сели бы в Артеме на ИЛ-62-и через 8 часов в Москве.
« Как бы эта экономия тебе боком не вышла» – размышлял я про доводы жены, заначивая 50 рублей.
« Первый раз едете – спросил проводник, забирая билеты и весело поглядывая на нас, чего же не самолетом, дома заждались, поди».
« Страну решили посмотреть» – ответил я, смотря в потолок купе.
« Тоже хорошее дело – согласился он и добавил мне, – пойдем за постелями, деньги не забудь».
Я забрал у жены кошелек и отправился за проводником. Он выбрал из мешка два комплекта, забрал у меня четыре рубля и задержал мою руку, в своей.
« Меня Юрой зовут, – сказал он доверительно, – если хочешь нормальной дороги, а ехать ой как далеко, оставь мне 50 рублей. Не используешь, заберешь обратно, моя комиссия – 10 процентов от суммы».
« Думаешь, пригодится» – спросил я, в упор, глядя на Юру и. протягивая ему, пять червонцев.
« Уверен» – твердо ответил проводник, забирая деньги.
Я принес белье, вернул жене бумажник, и мы стали застилать постели. Поезд отправлялся в 22.10., в купе кроме нас никого не было, и мы решили завалиться спать, ужинать не хотелось.
« Хорошо бы до Хабаровска нас не трогали, – сказала жена – проспать бы ночь спокойно.
«Надеюсь, – ответил я – спокойной ночи».
Поезд заскрипел на переходе, медленно останавливаясь, вроде бы остановился, но потом, сильно дернувшись, остановился окончательно.
«По расписанию должен быть Спасск-Дальний – подумал я, посмотрев на часы. 1.50. ночи. По коридору застучали шаги, начали открываться и закрываться двери, загудели голоса. Народ радостно обустраивался в купе, довольный, предстоящей дорогой и готовый ехать куда угодно. Мои размышления прервал скрип нашей двери, в купе ворвался столб света, разделив его напополам. За ним следом вошел здоровенный дядя и без стеснения включил свет.
« Привет молодежь» – радостно поприветствовал он нас. В руках у дяди было две огромных сетки-авоськи. В одной, судя по торчащим из ячеек куриным мослам, завернутым в промокшую от жира бумагу, была жареная птица, В другой лежали бумажные пакеты, банки консервов. Бутылочные горла торчали из авоськи как пушечные жерла. Лет дяде было около 60-ти, крепкий в кости старикан.
Людмила подняла с подушки голову, недовольно посмотрела на включенный свет, на старика и затем перевела взгляд на его авоськи. Я лежал молча, стараясь сохранить серьезное выражение лица. Дед крутил головой, раздумывая, куда бы ему пристроить свою ношу. Решившись, он положил авоську с пакетами на свой диван, а вторую бухнул на стол. Сетка сразу развалилась по столу, из нее потек жир, заливая книгу жены, а также заколку для волос и часы, оставленные женой на столе.
« Да что Вы делаете, – Людмила свесилась с полки и схватила книгу, – уберите немедленно сетку со стола».
Дед испуганно схватил авоську и, не раздумывая, повесил ее на крючок, рядом с шубой жены. Жир, янтарными каплями, стал падать на шубу.
« Ой » – закричала жена.
Пора вставать. Я спрыгнул с полки, снял авоську и передал ее старику. « Держи дед, – сказал я, протягивая ему сетку, – пусть на ковер капает, сейчас, что-нибудь придумаем». Дед мотнул головой, с благодарностью глядя мне в глаза. Он, похоже, был очень сильно пьян.
« Что же придумать, ни бумаги, ни газет» – соображал я. В купе заглянул проводник, очевидно за билетом старика.
« Юра – спросил я его, – есть газеты или тряпки какие-нибудь».
« Пойдем, – оперативно ответил он, поглядев на ковер, и сказал деду, – а Вы билет приготовьте пока».
Вернувшись с кипой газет, я увидел жену, которая с насупленным видом оттирала шубу, сидя на полке. Дед, как часовой, молча стоял посередине купе с сеткой в руках, под ней, на ковре темнело приличное пятно. Расстелив на нем газеты, мы стали упаковывать все заново. В авоське оказались три, средних размеров, жареных, гуся. После упаковки дед разложил свою постель и уселся на нее, не раздеваясь. Я полез к себе на полку. Людмила окончила чистить шубу, повесила ее на крючок и взяла книгу двумя пальцами. Дед, видимо, не выдержав, подал снизу голос.