Тристан Тцара - Лицо наизнанку
| Название: | Лицо наизнанку |
| Автор: | Тристан Тцара |
| Жанры: | Литература 20 века | Зарубежная поэзия | Зарубежная классика |
| Серии: | Нет данных |
| ISBN: | Нет данных |
| Год: | 2018 |
О чем книга "Лицо наизнанку"
Поэма французского поэта, драматурга и эссеиста Т. Тцары (1896-1963), одного из основателей дадаизма, испытавшего влияние таких разнородных направлений в европейском искусстве, как символизм и сюрреализм, писалась в 1938—1943 гг. В это время автор находился в рядах Сопротивления. Написанная энергичным верлибром, изобилующая аллитерациями, ассонансами и неожиданными образами поэзия Тцары – не просто размышления о времени и о себе. Это вечный поиск условий выживания человечности у бездны безумия. В издании представлен текст поэмы с параллельным поэтическим переводом на русский язык, а также статья Н.Л. Сухачева о литературном авангарде периода между двумя войнами, примечания к тексту и указатель имен.
Для филологов и широкого круга читателей.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Бесплатно читать онлайн Лицо наизнанку
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
Tristan Tzara
La face Interieure
Тристан Тцара. 1952 г.
Издание подготовил Н. Л. СУХАЧЕВ
© Сухачев Н.Л., перевод, статья, примечания, 2018
© Российская академия наук и издательство «Наука», серия «Литературные памятники» (разработка, оформление), 1948 (год основания), 2018
© ФГУП Издательство «Наука», редакционно-издательское оформление, 2018
Лица наизнанку
I
à la racine du village au centre de la durée de pierre
j’ai vu la mélancolie tricoter la pierre
tout autour des nids de clartés sauvages
les lèvres de la peur mêlées au sommeil du seigle
amour dans ta forêt amour à tes sentiers
la chute d’une hirondelle jeunesse de terre battue
tu recueilles les brisures fines brisures d’arbuste
soir après soir noircissent les feuilles
qu’as-tu fait de nous hommes aux mémoires de verre
tombées des horloges comme des coups de poignards
polies sous les nuages par les midis à têtes d’épingles
à peine effleurant nos glissantes paroles de talus
у корня жилья в средоточии времени камня
видел я, как тоска пряжей свивала камень;
ближе к гнездовьям в тиши диких зарниц
страха шепот примешан к дреме хлебов1;
в твоих лесах любовь, твоим любовь тропинкам! —
паденье ласточки, паренье пашни сжатой;
сгребаешь сухостой, сухой отстой порубок;
из ночи в ночь плотнее тьма в листве;
что сотворила ты с нами, людьми, с памятью-склянкой,
с курантов стекающей под удары кинжалов2,
отточенных полднем о лбы тернистые туч,
легко обрывая нашей речи скольженье о склоны3;
tu nous tiens à une égale distance de la douceur de vivre
et de l’angoisse
à perdre dans le sable les jours et les jardins
j’ai mis dans l’eau des nuits le sens amer du trèfle
sous l’aile de l’oiseau pliant la taille finie
mes années de fièvre les mouettes ont frôlé leurs garrigues
que reste-t-il d’amour des jours de cendre dans la bouche
tournent sans pouvoir gagner le port d’attache
les cordages de la lumière ont pourri dans l’attente
je me souviens c’était le feu de bois sec
dans la chambre empruntée à d’autres souvenirs
et l’amitié gardait encore sa manière d’être
défigurée vivante aux roseaux du mot trahi
je me souviens dans la crypte aux séjours de Mélusines
le passé se dissout plus vite que le noir ciment de la haine
jusqu’aux cintres où s’arrime la déception de la légende
la main tendue en vain morte d’avoir rompu les ponts
je ne plains pas je ne juge
(—)
ты держишь нас на полпути меж сладостью бытия
и тревогой,
заносит песками наши дни и сады:
слов моих с горечью клевера смысл в потоке ночей —
под птичьим крылом податлив изгиб острия;
лет моих лихорадка! – чайки прочертили гарриги4;
что осталось еще от былой любви, вкуса пепла во рту?—
отплыли, не ведая порта приписки:
в искрах призрачный такелаж истлел в ожидании5;
припоминаю пламень в прошлом сухих поленьев
в каморке съемной, у иных воспоминаний,
когда еще дружба хранила свое естество,
искаженное вживе в заросли преданных слов.
припоминаю у крипты угрюмой времена Мелюзины6,
рассыпается прошлое проще черной злобы раствора,
свернулись под сводами чары досужих легенд:
повисла рука в пустоте, мосты оборвав, замерла;
не жалею ничуть, не виню никого:
tout est là assis dans l’enfance
le voyageur pressé voyageur de fumée
laisse tomber le repos étoilé de peu de sous
tu peux tendre la main amère sur les routes
les oiseaux ont déserté leur innocence
tout est là assis dans l’enfance couronnée
la surprise à chaque tournant
l’aube passe passe l’amitié comme l’aube
sur la solitude de l’île fondée en moi-même c’est l’amour
seul au feu de la solitude perceptible seul à seul
parlant à l’inconnu par la voix des miroirs
que chacun s’y reconnaisse et personne ne se retrouve
tel la subtile fumée des vallées tu cours la campagne
couvrant d’une certitude atroce le caillou de l’année
que je suis planté au milieu du pays lourd de mousse
trop de mort amassée sur le parcours de nos patiences
autour de nous matin tu déposais tes oeufs secrets
désespoir ou ravissement qu’importe faim joyeuse
(—)
все там, уселось в детстве,
странник, в погоне за грезами странник,
пусть рухнет покой твой созвездьем грошовым:
можешь в горечи руки дорогам вослед протянуть,
их безлюдью наивному в щебете птиц7;
все там, уселось в детстве в венце из цветов8:
изумление с каждым возвратом;
угасает заря, за нею дружба проходит,
затерян во мне одиночества остров, и только любовь
одна-одиношенька у очага в своей одинокости
с кем-то беседует голосом темных зеркал;
пусть каждый себя узнаёт и никто не узнáет! —
так легкая дымка вползает в долины, поля обегая,
туман зримой жутью опутал булыжники лет:
пусть окажусь я в краю том пены гнетущей;
много мертвого в нас накопилось с годами терпенья,
снова утро привносит смутных надежд посев —
безразличье, восторг ли? – неважно: священная
жажда! —
voulaient-ils vivre ceux que la mort a jetés nus
en tas écorchés parmi les épluchures de l’espace
elle m’a laissé hors de son cercle étroit
toutes les raisons de m’enfoncer dans l’acier de son flanc
étaient près de moi comme du gibier frappé par la lune
à force de serrer de broyer d’user
la vie m’est apparue radieuse
l’ami est mort
la maison déserte
qui chante sous les briques entassées où un coeur de braise
vit de pierre en pierre
le vent n’y passe plus
une femme m’a parlé tendre et violente
la vie vint à passer de nouveau devant mes lèvres
avec son goût de pureté avec l’oubli du temps
alors le feu partit entre les hommes
Espagne mère de tous ceux que la terre n’a pas cessé de
mordre
depuis que dans la mort ils ont cherché la cruauté de vivre
la for ce du soleil aux poutres des vieux pains
жаждали выжить ли те, кого сплюнула смерть
грудой ободранных тел, шелухой по полям? —
я из этого выпал порочного круга,
хотя угрожало вплотную жало стальное:
дичь, пронзенная насквозь сиянием лунным;
в силу давленья, мельченья, привычки
была для меня искрометною жизнь:
друг умер,
очаг опустел;
чья звучит песнь среди груды камней, где угольев пульс
трепет от камня к камню,
где ветер замер?
настойчив был и нежен голос женский —
вновь дуновение жизни ловлю губами,
привкус ее чистоты и времен забвение;
но снова лица опаляет пламень:
Испания – мать всех, кого от века гложет земная
твердь9,
с тех пор, как смерть взыскуя, жизнь жестокой стала;
ярость солнца в хлеба черствой корке;
il n’y a pas de sourire qui n’ait fondu en sang
les cloches se sont tues les yeux écarquillés
ce sont des poupées d’horreur qui mettent les enfants au lit
l’homme s’est dépouillé de la misère des mots
les champs montrent leurs crocs les maisons éteintes
celles restées debout dont les linceuls sèchent au soleil
disparaissez images de pitié sous les dents dénudées
les bêtes font sonner la monnaie des traîtres
que la ronce hideuse du sabre entre dans la ville
С этой книгой читают
