Над густым лесом раскинулось ночное небо. Полная луна сияла ярко, словно хотела поспорить с дневным светилом. Именно на нее, уткнувшись носом в холодное оконное стекло, смотрела пятилетняя девочка в длинной ночной рубашке.
– Правда ли, что в полнолуние действует любое колдовство? – спросила малышка у няни. Та в ответ пугливо огляделась по сторонам – точно боялась, что за неправильный ответ может лишиться работы. – Ну же, скажи! – затеребила подол няниной юбки Лили.
– Об этом вы должны спрашивать не у меня, маленькая госпожа, – отозвалась женщина, опуская глаза.
– Но мама и папа тоже не хотят ничего рассказывать! – обиженно выдохнула девчушка.
– Значит, вам еще рано такое знать.
В ответ Лилиан надула губы, но пообещала себе, что ночью непременно не заснет. Хотя бы посмотрит на полную луну. И сдержала обещание.
Когда на идеальную окружность лунного диска легла тень, Лили изумленно приоткрыла рот. Казалось, какое-то чудовище разинуло гигантскую пасть, чтобы проглотить луну. Ам – и нет!
Но луна не исчезла полностью. Она стала темно-красной, точно налилась кровью. Страшно…
Девочке хотелось зажмуриться, но она смотрела. Не сводила глаз с небесного тела и не заметила, как другие тени – живые, движущиеся – проскользнули к воротам ее дома. Не слышала Лили и того, как они поднимались по лестнице, ловко минуя скрипучие ступеньки.
А через некоторое время приоткрылась дверь в ее комнату. Лилиан обернулась. И почувствовала, как крик застрял в горле при виде шагнувшей к ней няни. С ее одежды капала кровь. Неловко взмахнув руками, женщина тяжело рухнула на пол, так и не успев переступить порог детской. Лишь тогда маленькая Лили закричала – так громко, как могла. Прежде ей никогда не приходилось вопить изо всех сил. Ее учили, что такое позволено только простолюдинкам, а госпоже надлежит говорить тихо и медленно.
Лилиан замолчала, когда к ней подошел высокий мужчина в темной одежде, пропахшей пылью дорог и конским потом. Он положил руки на ее плечи и слегка сжал, поймав взгляд девочки. Его глаза походили на два бездонных омута, и, нырнув в них, Лили ощутила, как ее ресницы смыкаются и она проваливается в глубокий сон.
– Сожгите дом, я скоро вернусь, – приказал кому-то, стоящему за его спиной, мужчина и взял заснувшую девочку на руки.
Он отнес Лилиан в лес, над которым вновь разливался мягкий серебряный свет луны. Словно ничего не произошло. Уложил на мягкий изумрудный мох и, наклонившись, коснулся ее волос. От крепких пальцев разлетелись похожие на светлячков искорки. Маленькая Лили вздохнула во сне.
– А теперь спи. Ты ничего не вспомнишь.
Урок истории, как обычно, тянулся долго. Девушки украдкой зевали, стараясь, чтобы этого не заметила наставница. Увы, таланта интересно рассказывать в числе ее достоинств не значилось.
Вид за окном тоже не радовал – синяя полоса неба да несколько чахлых вишневых деревьев, иссушенных солнцем. Время их цветения миновало, а дни, когда можно украдкой лакомиться спелыми ягодами, еще не настали. Если нам, воспитанницам, не удавалось съесть вишни, они доставались птицам.
В древних стенах обители, которые, умей они говорить, наверняка могли бы рассказать куда больше, чем учительница истории, я жила уже четырнадцатый год. С тех самых пор, как меня – помнящую только свое имя – доставили сюда. Все говорили, что мне несказанно повезло, ведь забывшего фамилию родителей ребенка могли отправить в такое место, названия которого нам даже знать не полагалось.
Поначалу мне внушали, что живу я в обители временно. Вот найдется моя семья, и станем мы жить вместе, словно ничего не случилось. Когда я была маленькой, этим словам верила. Ждала, отмечала дни на календаре, молилась, плакала и загадывала, что если, к примеру, продержусь целый день на одной воде, то завтра придут добрые вести и все станет хорошо. А увидев близких, непременно их вспомню, как же иначе? Только все это не помогало. Ничего не помогало.
Нельзя сказать, что меня здесь обижали. Выделили отдельную комнату, кормили – не так чтобы очень уж сытно, дабы не поправлялась; давали уроки вышивания, учили прочим премудростям, которые могут пригодиться благородной девице моих лет. Говорили, что готовят к замужеству.
Кроме меня в обители жили другие девушки. Порой, когда за нами не особо строго следили, мы собирались в чьей-нибудь комнате и рассказывали жуткие истории, после которых страшно было возвращаться к себе по длинному темному коридору, где за каждым углом мерещились пугающие тени. Одна из этих историй мне особенно запомнилась. Говорилось в ней о богатом и знатном мужчине, который однажды приехал свататься к девушке, как и мы, воспитанной в обители. Не захотелось ему или денег не накопил, чтобы подыскать жену из родительского дома – надумал сироту взять. Только слабой здоровьем оказалась молодая жена и померла спустя год. Явился вдовец за другой. Девушка не имела права отказать и уехала с мужем, а через полгода вернулась – поседевшая, руки дрожат, ни слова вымолвить не может. На несколько дней ее оставили в обители, а затем решили вернуть мужу. Только, когда приехали, на месте его имения обнаружили лишь старое кладбище.
От рассказа кровь леденела в жилах, а перед глазами проносились картины одна страшнее другой. Так и не заговорила та воспитанница, не рассказала, что произошло. Тайна осталась неразгаданной. Только с тех пор каждая из услышавших эту историю девушек стала побаиваться, как бы не оказаться следующей невестой того страшного жениха. Что, если не человек он вовсе? Значит, и сейчас может быть так же молод, как тогда, когда впервые приехал за девушкой, для которой свадебное платье стало погребальным саваном.
– Город Риент – последний, где сожгли колдунью, – журчал убаюкивающий голос наставницы.
Все это я уже слышала на других уроках. Рассказы о времени, когда любую молодую особу по чужому навету могли схватить прямо на улице, пытать и сжечь на костре. О времени, что успело стать историей, хотя события эти происходили совсем недавно. О времени, из-за которого в нашей стране стало мало девушек и женщин.
Потому мужчины и не гнушались брать в жены безродных сироток из обители.
Наконец, урок истории закончился, начался урок вышивания. Обычно мне нравилось заниматься рукоделием, но сегодня почему-то иголка выскальзывала из рук, а стежки ложились неровно. Еще и ветер за окном поднялся – не было бы грозы!
– Лилиан! – окликнули меня из открывшейся двери. От неожиданности я вздрогнула, игла глубоко впилась в палец, на белое полотно брызнула алая капля. – Тебя вызывают!
Когда шла мимо остальных воспитанниц, они провожали меня внимательными взглядами. Наверное, гадали, для чего позвали к настоятельнице? Какую весть собираются сообщить?
