Amar es el más poderoso hechizo para ser amado.
Любить – самое сильное средство, чтобы быть любимым.
Маленькая девочка сидела и плакала. Сморщенная безжизненная резинка валялась у нее под ногами. Некрасивый хвостик, перемотанный грязно-белой ниткой, за которую дергала Лиля, не хотел оживать.
– Купим тебе новый шарик, – успокаивала мама Лилю, от этого девочка рыдала все громче и с завистью смотрела на сильно округлившийся на восьмом месяце живот своей матери. Ей не нужен был другой, ей нужен был этот. Она не понимала, почему шарик мамы, который должен стать ее, Лилиным, братиком, не лопается, а ее собственный – лопнул. Несколько дней она запихивала шарик то под кофточку, то под платьишко, специально выбирая вещи пообъёмнее. Она произвела настоящий фурор, когда неожиданно появилась во дворе, где все дошкольники моментально прервали свои дела на детской площадке и обступили ее шумной толпой. Маленькая девочка вышла из подъезда, важно выпячивая живот, под которым был спрятан плохо надутый воздушный шар.
– Что это там у тебя? – зашумела детвора.
– У меня скоро будет ребеночек, – ответила Лиля, театрально закатив глазки.
Мальчишки начали хихикать, закрывая беззубые рты руками, и хитро переглядываться. Девочки подошли ближе.
– И мама купит мне завтра настоящую коляску, как у нее, – последовал еще один весомый, заключающий аргумент, чтобы все девочки сразу же захотели с ней дружить. Это были волшебные два дня. Дети ухаживали за ней, трогали ее надувной живот. Это странное чудесное обращение друг с другом, когда все знают, что идет игра, но относятся к ней как к реальности. Никому из детей и в голову не пришло спросить, что же там на самом деле спрятано. Это была священная тайна главного игрока. Так часто в детстве бывает – таинство длится недолго. Либо появляется новый игрок с новой, еще более интересной тайной, либо жизненные обстоятельства типа сильного кашля или, не дай бог, перелома конечности кого-то выводят из игры, о которой, впрочем, все так же быстро и забывают.
Лиля два дня не выходила гулять, пока мама не купила ей коляску и нового пупса впридачу. Пупс ей не понравился, она долго катала в маленькой коляске лопнувший шарик, пока родители его не выкинули. Маленькая Лиля долго плакала, пока не сорвала злость на своей крошечной колясочке, долго и ожесточенно ее ломая, с завистью поглядывая на огромный мамин живот. Потом понесла от папы унизительное наказание в виде шлепков по попе за разбитую колясочку и вскоре успокоилась.
Тем временем во дворе уже все забыли про ее интересное положение – все, кроме влюбленного и вечно переживающего за нее Кольки Дорофеева. На игровом поле появилась замена. Рыжей Насте Стомской бабушка подарила винтажные клипсы в форме огромных цветков с лепестками разного цвета и свисающими почти до шеи золотыми цепочками-нитями. Стомская гордо давала мерить клипсы по одной минуте всем девочкам, искренне веря, что это украшения самой принцессы Дианы, про которую она абсолютно ничего еще пока не знала.
…
– Чайлдфри? Что это еще такое? – Родители Лили, как и любые родители, желали своему ребенку самого лучшего, и любые отклонения от их привычного уклада в жизни были равносильны глобальной катастрофе. – Вон, Стомская твоя уже второго родила и бизнес ведет, а ты все боишься.
Лиля недовольно поморщилась после этих слов.
– Ванька-то твой детей не хочет?
Иван, второй мужчина в жизни Лили, с кем отношения длились долго и который все-таки стал ее мужем, был одержим своей работой так же, как она. Новейшие информационные технологии занимали их больше, чем продолжение человеческого рода. Лиля могла часами рассказывать о тонкостях маркетинга, таргетинга и брендинга, а вопросы воспитания детей, женского здоровья ее волновали меньше всего. Иван был такой же. Возможно, лет так десять назад к нему относились бы с презрительной жалостью. Но в наше время хорошие программисты ценятся дорого, а Иван был хорошим программистом, действительно живущим в сети. Жену свою он любил, но вряд ли бы ответил на вопрос, какого цвета у нее глаза. Детей не хотел, считал их обузой, хотя зарабатывал хорошо. Деньги тратил без кайфа, имел два одинаковых свитера, которые сменял один на другой раз в неделю. Бриться и стричься вовремя не получалось, в связи с чем носил прическу, как у жены, именуемую в народе конский хвост, да и вообще со спины их можно было перепутать, если, конечно, его борода не отрастала сверх разумного и не кустилась по бокам его впалых щек.
– Николая твоего тут встретила, идет такой важный, с коляской. Толстый стал, а все такой же весельчак.
Николай бывший парень Лили. «Почему он мой, не понимаю, ну столько лет прошло», – подумала Лиля, а мать все продолжала:
– Идет, мне подмигивает: «У Лилит-то борода еще не выросла?» – говорит.
– Мам… – у Лили уже кончилось терпение. – Ну не хотим мы с Ваней детей, это наше право, в конце концов.
– Да прав Николай, уже и у тебя точно скоро борода отрастет, как у муженька, пока ты в своих чайльдфри будешь играть, – фыркнула еще раз Маргарита Ильинична, которая проработала всю жизнь начальницей общепита и не привыкла лезть за словом в карман.
Лиля вечером, как обычно, поехала на метро к себе домой, на другой конец города. Люди входили и выходили, перемешивались запахами, разглядывали друг друга, толкались, стеснялись, но подземный поток нес каждого в свою сторону, несмотря ни на что. Пестрые молодежные одежды диссонировали с серо-коричневыми тонами скучных взрослых. Иногда заходили элегантно и дорого одетые мужчины и женщины, явно спасаясь от пробок, в которых остались их тоскливо ждать брошенные машины. Их не интересовали пассажиры, они смотрели на дорогие часы, и у них были такие лица, будто они, нырнув в подземку и задержав дыхание, до сих пор не дышали и просчитывали – хватит ли им времени продержаться без отравленного в этом мире кислорода? В вагон зашла беременная девушка. Лиля сидела с краю. Свободных мест не было. Рядом с Лилей сидела и не дышала женщина из другого мира, хмуро уставившись в экран телефона. Напротив расположилась длинная линейка судачащих бабушек, из авосек которых выглядывали неизвестные Лиле саженцы и зелень. Ей пришлось встать и уступить беременной место. Девушка с благодарностью присела. Джинсовая незастёгнутая куртка распахнулась еще больше, приоткрыв обтянутый белой майкой огромный живот. Лиле вдруг стала плохо. Она смотрела на живот и чувствовала подкатывающую тошноту, саженцы начали источать невыносимый запах, и все это вместе заставило Лилю пулей вылететь в открывшиеся двери поезда. Тошноту она сдержать не успела.
