© Елена Сурина, 2019
ISBN 978-5-0050-0203-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
***
Объясни мне слово «быль»,
объясни мне слово «небыль»…
Отобрал седой ковыль
землю у травы и хлеба, —
Отливая синевой,
он сияет в лунном свете,
А над ним – голодный вой,
это волк луну заметил…
Что ж, до полночи – шажок,
лунный свет сойдется клином,
С неба спустится божок
в ипостаси лошадиной
И до утренней росы
будет мчать в крови и мыле, —
Уцелевший чудом сын
Диомедовой кобылы.
А за ним – голодный волк
Полетит, ковыль тревожа…
Кто тут жертва, кто тут бог,
кто тут быль…
И небыль – кто же?
Видишь, зреют на ёлке шары
Всех цветов и любого размера?
Яркий плод новогодней поры —
Пустотелая хрупкая сфера.
На раскидистой ветке одной
Рядом выросли людям на диво
Апельсин с золотой кожурой,
Фиолетово-синяя слива.
Выше яблоки ало висят,
Для мужчин недоступны и женщин…
Не такой ли причудливый сад
Был потерян и снова обещан?
Не для нас ли, надежду даря,
Наливная округлость на ёлке
Воссияла в конце декабря,
Чтоб потом превратиться в осколки?
Ведь хотя безмятежна на вид
Новогоднего рая картина,
Вниз по хвое бесшумно скользит
Нескончаемый хвост серпантина…
2013
В заброшенный дом, где не ведали счастья.
Где не было смеха, цветов и гостей,
Вселились ужасные Страсти-Мордасти,
Мордастее мы не встречали Страстей!
Висел потолок сочленением трещин,
Змеился от лампочки порванный шнур,
Две моли в шкафу грызли старые вещи
Еще сохранившие формы фигур.
Огромный паук на продавленном стуле
Сучил неустанно белёсую нить,
И тени бессильные пальцы тянули,
Стараясь друг друга за горло схватить.
Там зеркало стыло безликим провалом,
Поскрипывал жёлтый щербатый паркет, —
На нём в середине холодного зала
Лежали тринадцать старинных монет.
Те люди, которые в дом попадали,
Спешили поднять эту горсть серебра…
И вы бы, увы, отказались едва ли,
От блеска ничейного вроде добра!
Тогда из щелей… О молчите, молчите!
Ведь могут быть дети и женщины тут!
Каких только не было жутких событий,
В том доме, где Страсти-Мордасти живут…
2013
Промокло небо и провисло,
И лето кончилось дождем,
И мы в своих продрогших мыслях
На даче больше не живем, —
Вовсю сморкаемся в салфетки,
Пакуем вещи и вот-вот
Обратно в городские клетки
Начнем стремительный отлет.
Мы убежим в другую осень,
Где меньше времени на грусть,
Оставив над плечами сосен
Подпорченного неба груз,
И лишь для них, слепых атлантов,
Застывших в подвиге литом,
Станцует позже на пуантах
Березка в платье золотом.
2014
***
Разделим Родина, с тобою
По-сестрински, напополам,
Всё то, что было взято с бою,
И даровалось свыше нам, —
Огромных городов кипенье,
Жужжанье луговой тиши,
Стремленье к счастью и смятенье
Славянской раненой души,
Степную ширь и гор громады,
Цвет яблонь, журавлиный клин…
Разделим дедовы награды, —
За кровь, отвагу и Берлин.
Как дар, добычу, как наследство
Разделим честно – на двоих
Мы песни мамины из детства
И этот немудрёный стих, —
Всё пополам – и мир, и малость, —
От солнца до свечи в окне…
А ты, глазами улыбаясь,
«Да всё – твоё…» – сказала мне.
2014
Сон под утро мне, детинушке,
Подсуропил ушлый бес, —
Как сажаю во долинушке
За селом еловый лес.
Ямы раньше кто-то выкопал, —
Как могилы глубоки, —
Злыми иглами истыканы
Две рабочие руки.
А сажаю-то не саженцы, —
В два обхвата деревца, —
Но хватает силы, кажется,
Их поднять у молодца, —
Корни в ямищи опущены,
Позасыпаны землёй,
И уже леса темнущие
Вкруг меня стоят стеной.
Высоки вершины хвойные,
А где веточки густы,
Соловьи сидят разбойные,
И глаза у них пусты.
Я проснулся весь в испарине,
Сжав в пораненной руке
Милой матушкой подаренный
Медный крестик на шнурке, —
Постоял перед иконою,
В сапоги да шубу влез,
Побежал тропой знакомою
За село смотреть на лес.
Добежал, – а за околицей
Чисто поле со жнивьём…
Да ветла под ветром клонится
Как при прадеде моём.
2014
Дремлет белая корова
Утром на лугу,
Не мычит она ни слова
Другу и врагу.
И корове молчаливой
Согревая бок,
Дремлет рядышком счастливый
Беленький телок.
Ах, как будто эти двое —
Целое одно,
Счастья, лада и покоя
Светлое пятно.
– Тихий мир, что нам неведом…
А за острый рог
Уцепился, – недоеден, —
Клевера цветок.
2014
Дом без окошек и дверей —
Закрытый на ночь муравейник,
И опоздавший муравей
Как бомж без паспорта и денег
Всё мечется – туда, сюда, —
Надеясь, что случится чудо…
И в сердце ширится беда…
А ночью вовсе будет худо.
Придавит землю темнота, —
Не убежать, не сделать шага.
Под ненадежный кров листа
Вползёт усталый бедолага,
Помолится там шепотком
Великой Матке муравьиной,
Прося единственно о том,
Чтоб после страшной ночи длинной
Открылись створки у ворот,
И сторож с громкою зевотой,
Сказал, – «Где шлялся, идиот?
Ну, раз пришёл, – иди, работай!»
2014
Ох, и копится гроза за рекой, —
Аж вода в реке почти не течет,
Отражая лик Ильи грозовой, —
Очи сини, седина по плечо.
Страшно так, что позвонил бы, крестясь,
Богу с криком: «Ой, прости меня, Бог!»,
Да не действует мобильная связь,
Коль грохочет в небе грозный пророк.
Он не шутит, не берет на испуг,
О пощаде ты Илью не моли,
Ярких молний приготовленный пук
Рассекает мир с небес до земли.
Ты стоишь под ними словно нагой,
Ждешь ударов за грехи и дела,
Ох, как страшно… Но, смотри, – стороной
Грозовая туча снова прошла.
И блистает снова солнце в тиши,
Улетел Илья в призвёздную высь…
Но забыть его, дружок, не спеши, —
Помолись ему, дружок, помолись.
2014
Соседская собака доберман отнюдь не добр, совсем не человечен, он лает на мужчин, детей и женщин, и на гостей из зарубежных стран. Под гавканья жестоким артобстрелом иду домой с позорной дрожью пят, с лицом, как говорят, белее мела, в чём этот лай недобрый виноват.
Но за забором пёс недосягаем – для осужденья, предъявленья вин. Суровый страж хозяйских малых тайн, он лает, потому что он один. И я один, коль не считать стакана, где золотеет смелостью коньяк. Прощаю я собаку добермана. Соседа тоже, – пусть живёт, дурак
Но светлый нимб не осеняет темя, Бог не поддастся на благой обман… Прощая их, я не прощаю время, когда сосед соседу – доберман.
2014
***
Пристрастье к осени – сезонная болезнь,
Симптоматично веток обостренье,
А листьев растревоженная взвесь —
Попытка обойтись самолеченьем.
Ах, осень, ты сама больным-больна,
Дождливая несчастная старуха,
Горячечным румянцем ты красна,
Желта как малярийная желтуха.
Твои заразны холод и тоска,
Вон, – прочь летят испуганные птицы;
Скорей бы нам местечко отыскать
В декабрьском отделении больницы, —
Укрыться с головою простынёй,
Таблеток наглотавшись, смежить вежды..
Чтоб снежное безмолвье нам с тобой
Надеяться дало бы на надежду.
2014
Смотри, – саламандра танцует
В последнем костре октября!
Гранёные искры чешуек
Взлетают, кружась и горя, —
Взлетают в преддверие ночи,