Андри Магнасон - LoveStar

Andri Snær Magnason

LoveStar

Text copyright © Andri Snær Magnason, 2002

Title of the original Icelandic edition: LoveStar

© И. Мокин, перевод на русский язык, 2023

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2023

Если, открыв эту книгу на любой странице или прочитав аннотацию, вы подумаете, что перед вами острый и злободневный сатирический роман на тему современности, вы невольно впадете в заблуждение. На первый взгляд кажется, что факты, упомянутые в романе, заимствованы из последних новостей: изобретатель-бизнесмен запускает ракеты в космос, беспроводная связь позволяет смотреть кино в автобусе и заниматься удаленной работой на пляже, математические расчеты подбирают спутников жизни, а по кредиту можно заплатить, отдав свой голос в аренду рекламодателю. Но на самом деле Андри Снайр Магнасон создал эту книгу более двадцати лет назад.

Именно так и следует читать этот роман: не как реакцию на новости дня, а как взгляд в будущее – воображаемое, но возможное. В связи с этим при переводе возникли некоторые проблемы: в оригинальном тексте описываются устройства и технологии, еще не ставшие привычными на момент написания, поэтому у них нет конкретных названий. Однако сейчас для нас это уже нечто само собой разумеющееся и для всего этого есть устоявшиеся обозначения. В этих случаях переводчик посчитал нужным приблизить некоторые названия к их нынешним аналогам в русском языке, но не осовременивать эту терминологию полностью – в том числе и для того, чтобы книга не читалась как написанная сегодня.

Наконец, напомним читателям, что у большинства исландцев нет фамилий, а есть лишь имена и отчества; поэтому герои книги обращаются друг к другу только по имени. Отчества всегда заканчиваются на -сон для мужчин и на -доухтир для женщин.

Семя становится деревом, становится лесом, зеленым, словно ковер.

Яйцо становится птицей, становится стаей, заполняя небо, словно облака.

Яйцеклетка становится зародышем, становится человеком, становится человечеством, создает машины, пишет книги, строит дома, стелет ковры, сажает леса и пишет картины с облаками и птицами.

Вначале все это вмещалось в яйце, в семени.

Лес. Птицы. Человечество.

Человеческая яйцеклетка весит ничтожно мало, но в первой яйцеклетке скрывалось ядро всего того, что пришло потом: любовь, радость, ненависть, гнев, искусство, наука, надежда.

Вначале не было ничего, только семя.

Все выросло из него.

Человек может создать все, но не жизнь.

Это доказано наукой.

Человек может умертвить жизнь, уничтожить жизнь, видоизменить жизнь; он умеет взращивать жизнь, умножать жизнь, зажигать жизнь от другой жизни, но не создать жизнь, и тем более семя.

Поэтому семя – это самое драгоценное, что есть.

В самолете, мчавшемся над Атлантикой в три раза быстрее звука, сидел человек.

Он нашел семя.

Оно лежало у него на ладони.

Если с семенем что-то случится, то надежды больше не будет.

Он просто не знал, что надежды больше нет в любом случае.

Ему оставалось жить не больше четырех часов.

Когда однажды весной полярные крачки не нашли дорогу домой, а скопились, будто грозовая туча, над центром Парижа и стали поклевывать прохожих в темя, многие посчитали, что близится конец света и что это лишь первое бедствие в долгой череде напастей. Горожане скупали консервы, наполняли емкости водой и ждали нашествия саранчи, засух, потопов или землетрясений – но ничего такого не случилось, по крайней мере в Париже. Крачки заполонили парки и «островки безопасности» на дорогах и неистово обороняли свою территорию. Однако горожане быстро привыкли к бойким птицам, а те разрешали старикам спокойно сидеть на лавочках, если, конечно, у тех был с собой мешочек с сардинками или колюшками, чтобы утолить голод крачек.

Крачки перестали летать от полюса к полюсу. Летними ночами у Северного полюса никто не визжал и не клевался, и на Южном полюсе летними ночами тоже было тихо. У крачек нарушилось врожденное чувство направления. Какой-то внутренний инстинкт внушал им, будто они находятся в нужной точке планеты, будто они именно там, где нужно: за Северным полярным кругом, а город просто вырос здесь, пока они летали на юг. Самые старые крачки еще раздражались и путались, но первые поколения птиц, родившиеся в городе, знали только шум машин и людские толпы. И скоро крачка стала символом Парижа. Туристы покупали открытки с видами Эйфелевой башни, белой от рассевшихся по ней птиц, а продавцы впаривали им кулечки с кормом – рыбками-гуппи. Крачек это устраивало, а поскольку ни один вид хищников не питался только ими, то и природный баланс не нарушился.

Меньше года спустя город Чикаго буквально наводнили пчелы, как если бы он был намазан медом – хотя в нем почти не было ни деревьев, ни цветов. Но несмотря на это, пчелы слетались к нему. На снимках с метеорологических спутников город как будто накрывал темный антициклон: вокруг черного центра крутился против часовой стрелки серый водоворот. Пчелы жалили и жужжали, сводя горожан с ума. Единственным средством от них был яд, и вот над городом стали летать туда-сюда самолеты, оборудованные для тушения лесных пожаров, и распылять отраву. Но пчелы все слетались к городу, и обработка инсектицидом все продолжалась, так что наконец город покинули все жители до последнего. Улицы теперь покрывал ровный слой мертвых насекомых в полметра толщиной, но новые пчелы всё продолжали прибывать, неся на лапках семена или пыльцу. Вскоре во всех трещинках зацвели цветы, пуская корни среди мертвых пчел. Зелень карабкалась по стенам высотных зданий и расползалась по улицам, а стеклянные небоскребы превратились в теплицы, жаркие и влажные, полные пресмыкающихся, насекомых и тропических растений, которые беспрепятственно разрастались из цветочных горшков. В других домах образовывались гигантские ульи, полные меда, который сочился по стенам, тек по асфальту и скапливался в водостоках. Бурые медведи приходили на запах с самой Аляски и облизывали дома, между цветами порхали птицы, а бедняки со всех концов земли, рискуя жизнью, отправлялись в город в поисках ценностей и меда.

В центре города образовалось золотое медовое озеро. Мед тек по улицам и площадям, просачивался по перекрытиям большинства домов в городе. Стекаясь к озеру, мед впитывал в себя все мыслимые запахи и вещества, попадавшиеся на пути; люди, искавшие необычных ощущений, намазывали его на хлеб и ели – и сам мир, само время становились для них золотыми, вязкими и сладкими, словно мед. На первый взгляд казалось, что к медовому озеру подойти легко: вокруг простиралась бесконечная поляна диких цветов. Однако цветы росли на тонком слое почвы, а под ним был слой вязкого меда, 20 метров глубиной; словно формалин, он хранил в себе неудачливых искателей приключений. Те, кто уходил к озеру, редко возвращались, но если все же кто-то приходил обратно, пусть всего лишь с одной баночкой золотого меда, то он мог до конца жизни забыть о бедности. Поэтому каждый день в городе можно было видеть молодых людей, которые обвешивались таким количеством банок и бутылей, что сквозь слой стекла лишь едва угадывалась причудливо измененная фигура или искаженные очертания лица. Бутыли звенели, когда добытчики ступали на липкие улицы и начинали медленно продвигаться по ним. Спустя неделю пути они были еще на расстоянии слышимости голоса, и их матери еще посылали к ним воздушных змеев, к которым привешивали бутерброд или бутылку молока. Потом сыновья уходили дальше, и змеи уже не долетали. После этого добытчикам оставалось рассчитывать только на себя. Не было смысла искать убежища в домах: там были только соты и хранилища. Не было смысла убегать от бурого медведя или роя пчел-убийц. Если обычный человек мог за час преодолеть не больше 10 метров по меду, то медведи покрывали целых 20. Погоня оказывалась медленной, но от этого еще более жуткой. Но вообще медведям и пчелам необязательно было убивать людей: большинство гибли от недоедания или от нарушений пищеварения, если проваливались в мед по плечи и целый месяц вынуждены были поглощать только мед, цветы и личинок.