Оба игрока склонились над шахматной доской.
– Ты не находишь, что наша третья партия несколько затянулась? – поинтересовался тот, что играл белыми.
– Разве? – Изображая крайнее удивление всем своим видом, его соперник поднял бровь. Сделать это оказалось не слишком сложно, поскольку одна из бровей и так была выше другой. – Лично мне так не кажется. Я только-только вошел во вкус. Сначала, признаюсь, немного скучал, но потом втянулся.
– А меж тем, пока мы играем, на Земле, то есть на нашей игровой доске, минуло уже больше четырех тысяч человеческих лет.
– Неужели? Кто бы мог подумать… – Игрок черными изумлялся так натурально, что не поверить в его искренность было просто невозможно. – А я и не заметил… Похоже, действительно увлекся. Впрочем, и тебе не мешало бы быть повнимательнее. Смотри – ты опять потерял фигуру.
– Действительно. Как же я это прозевал!
И оба игрока вновь склонились над доской, наблюдая, как на одной из клеток гибнет очередная фигура. На этот раз ее роль выполняли два стоящих рядом одинаковых высотных здания-башни из стали, стекла и бетона. Сначала в один из небоскребов, а потом в другой врезались самолеты. Вспыхнул пожар, полетели в разные стороны обломки, по улицам вокруг забегали, засуетились, точно растревоженные муравьи, крохотные темные фигурки людей. Наверняка они отчаянно кричали, да и столкновение самолетов со зданиями не могло не наделать шума, но игроки в шахматы этого не слышали. По взаимной договоренности звуковые эффекты отключили еще во время первой игры.
– Бедные-бедные люди, – вздохнул тот, что играл белыми, и по его строгому лицу пробежала тень печали. – Мне каждый раз так их жаль…
– Да брось ты! – махнул рукой его противник. – Они совершенно не заслуживают твоей жалости. И потом, – он слегка поморщился, – с каждым годом – да что там с годом, каждой минутой, каждой секундой! – их становится все больше и больше. Если б мы с тобой не придумали в свое время эту игру, люди бы за какие‑нибудь несколько веков заполнили всю Землю до отказа. Как только мы перестанем контролировать их число, жизнь на Земле прекратится. Люди вычерпают до дна все природные ресурсы, включая воду и воздух, и умрут от холода, голода и жажды… Или даже, скорее всего, еще раньше – просто поубивают друг друга в борьбе за жизнь…
– Но, быть может, они все‑таки найдут какой‑то выход? – неуверенно предположил игрок белыми.
– Да? И какой же? – в голосе его собеседника слышалась явная ирония.
– Например, человечество или хотя бы его часть переберется жить на другую планету…
– И на какую же, хотел бы я знать? – усмехнулся игрок черными. – Насколько я помню, когда ты создавал этот мир, то сделал пригодной для жизни одну только Землю.
– Люди умны и изобретательны, – убежденно проговорил его собеседник. – И я не исключаю возможности, что они найдут способ сделать пригодной для жизни даже планету, которая изначально для этого не предназначалась.
– То есть, – хитро прищурился второй игрок, – они начнут переделывать мир по собственному усмотрению? Забавно… Боюсь, в этом случае тебе придется признать свое поражение. И согласиться с тем, что, создавая мир, ты здорово облажался.
– Да, ты прав, – нехотя согласился первый. – Когда я сотворил этот мир, мне казалось, что я продумал все до последней детали, но…
– …но выяснилось, что всего предусмотреть невозможно, – с усмешкой закончил фразу второй шахматист. – И тут, как всегда вовремя, появился я. И это было естественно – раз существует свет, должна существовать и тень.
Первый игрок слегка поморщился – очевидно, ему оказалось не слишком приятно углубляться в подобные воспоминания. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь, что было, то было…
– Смотри, у тебя еще одна фигура под ударом, – проговорил он, указывая на памятник, возвышавшийся прямо из реки посередине большого города. Памятник являл собой некое подобие парусного корабля, на палубе которого стоял, подняв руку со свитком, уродливый колосс неестественных пропорций.
– Где? А, эта… Ну, эту мне нисколько не жаль. Она мне никогда не нравилась… А знаешь, о чем я подумал? Интересно, догадываются ли люди о том, что их жизнь – лишь часть нашей игры? Что именно ради нее руководят их действиями и твои ангелы, и мои ребята? Что планета Земля, все ее моря и океаны, страны и города, горы и равнины, – это лишь клетки на нашей шахматной доске? Что возводимые людьми сооружения служат нам фигурами, а действия, которые они совершают, от грандиозных войн до мелких, иной раз совсем незаметных поступков, – это подготовка к очередному ходу? Твоему или моему?
Игрок белыми задумчиво пожал плечами. Странно, но он еще никогда не задавался этим вопросом.
– Думаю, нет, скорее всего, они ничего не подозревают… – проговорил он после длительной паузы. – Помнишь экспедицию, которую я отправил на остров Пасхи, чтобы уронить съеденную пешку? Уверен, тому путешественнику, как бишь его звали? Забыл. Память стала никудышная… Ты, случаем, не помнишь?
В ответ его собеседник только развел руками.
– Но ход‑то тот помнишь? Такие большие каменные истуканы…
– Ход помню.
– Ну вот… Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что он действует не по своей воле.
– Как и всем остальным людям, которые исполняют на Земле наши ходы.
– Да-да, именно так… Они абсолютно уверены, что их действия – результат их собственных идей, – произнес игрок белыми. – А остальные люди, наблюдающие за ними, конечно, их не понимают. На тех, что по нашей воле строят в нужных местах разные сооружения, во все времена смотрели косо, не понимали их, часто считали чуть ли не сумасшедшими.
Его соперник вдруг рассмеялся.
– Не исключено, что эти наивные люди полагают, будто сами управляют собственной жизнью. Сами передвинули за океан твоего ферзя, которого называют статуей Свободы, по собственной воле возвели пирамиды и железный столб, им самим пришло в голову взорвать фигуру в горах Афганистана… Смешно, честное слово! Кстати, ты замечаешь, что последнее время в нас с тобой верят все меньше и меньше?
– Разве? – удивился игрок белыми. – Нет, я с тобой не согласен. Наоборот, с наступлением на Земле нового тысячелетия люди стали больше молиться, чаще ходить в церковь…
– Молиться, ходить в церковь! – с усмешкой прервал его собеседник. – Тебе ли не знать, что все эти ритуалы не имеют никакого отношения к вере. Ты же знаешь людей, их главный принцип «ты мне – я тебе». Большинство из них постится, посещает службы и ставит свечки с одной-единственной целью. Вернее, с двумя: заполучить что‑нибудь и отмазаться от грехов – как прошлых, так и будущих. При чем тут вера? Не сомневаюсь, что даже среди священников и тех, кто считается истинно верующими, немало таких, кто в глубине души думает, что тебя не существует.
