Все дело было в розе. Ярко-красный цветок на заснеженной скамейке привлек мое внимание, когда я шла через парк. Я невольно остановилась, рассматривая его, потом начала оглядываться. В общем-то ничего особенно необычного в появлении розы не было. Допустим, кто-то ждал любимую девушку, да так и не дождался. Ушел, а одинокий цветок остался лежать, точно символ чьих-то несбывшихся надежд.
Я подумала взять его, отнести в тепло, поставить в вазу, хотя, конечно, это было глупо. Цветок успел замерзнуть, а мне самой не до сентиментальных поступков и чьих-то надежд, но, несмотря на вполне здравые мысли, роза волновала и будоражила фантазию. Я сердито покачала головой и заставила себя пройти мимо. И тут заметила молодую женщину. За последнюю неделю я видела ее уже несколько раз, она неизменно привлекала мое внимание, хотя я и не могла объяснить, почему, хотя… хотя было в ней что-то, не позволявшее равнодушно пройти мимо. На вид лет двадцати семи, одета в белую норковую шубку с капюшоном, которая не могла скрыть округлившийся животик – женщина была на последнем месяце беременности. Но не это обстоятельство приковывало к ней взгляд, беременных в городе предостаточно. И не ее красота, хоть и была она удивительно красива. Наверное, все дело в ее взгляде, странном взгляде, насмешливо-спокойном, мудром, точно было ей не двадцать семь, а втрое больше, и еще печальном. Так что облик женщины как нельзя лучше подтверждал известную истину: во многой мудрости много печали.
Увидев ее впервые, я подумала: должно быть, нелегко ей пришлось в этом мире. И сама удивилась своей мысли – несчастной женщина не выглядела. Она улыбалась, а взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, так далеко, что отсюда не увидишь. Она чего-то ждала, впрочем, это как раз ясно: ждала рождения своего ребенка. И все равно не поддавалось объяснению, почему она так заинтриговала меня, почему будоражила воображение. Женщина шла по аллее, приблизилась к скамье с одинокой розой, села на краешек, огляделась и замерла, точно ожидая кого-то. Рука в коричневой перчатке коснулась цветка, погладила замерзшие лепестки, женщина вздохнула и закрыла глаза. А я поняла: роза предназначалась ей.
Точно загипнотизированная этой картиной, я устроилась на скамейке метрах в ста от нее, продолжая наблюдать. Минут пятнадцать женщина сидела не двигаясь, рука в перчатке закрывала бутон, теперь незнакомка смотрела себе под ноги, погруженная в свои мысли. Потом она тяжело поднялась и пошла по аллее. Лицо ее было грустным и нежным. И таким удивительно прекрасным показалось мне это лицо, что в груди вдруг защемило и захотелось плакать без всякой причины.
Женщина дошла до конца парка и вновь опустилась на скамью, взглянула на часы и сунула руки в карманы шубки. А минут через пять на аллее появился мужчина в темном полупальто с поднятым воротником – высокий, с хищным лицом и тяжелым взглядом. Он прошел мимо, мельком посмотрел на меня, а я невольно поежилась. Сердце вновь защемило, потому что стало ясно, куда он направляется. Женщина, увидев его, поднялась и пошла ему навстречу. Он обнял ее, и теперь они удалялись от меня, и я видела только их спины. В жесте, которым он обнимал ее, было что-то неприятное, что-то до того собственническое, что меня возмутило, и женщина рядом с ним показалась нереально маленькой и трогательной до слез. Они обогнули парк по кругу и вышли к стоянке, мужчина открыл дверцу «Хаммера» и помог женщине сесть в машину, захлопнул дверь, а потом сел на водительское кресло. Машина тронулась, и они уехали.
Но их исчезновение вовсе не избавило меня от мыслей о женщине и ее спутнике. Конечно, странно, что все это так занимало меня, как будто своих забот мало. Я гнала ненужные мысли прочь, но они упорно возвращались. Кто она такая, та женщина? И кто ее спутник? Муж? Любовник?
Ясно, что он богат, если раскатывает на «Хаммере», но я не могла поверить, что женщина с такими глазами способна быть с кем-то из-за денег. Тогда почему? Почему типа с суровой физиономией и жестким взглядом она предпочла тому, другому? В том, что другой существует, я не сомневалась. Он и оставил ей розу. Она любит его, а он ее, но они почему-то не могут быть вместе. «Все дело в мужчине, – подумала я с досадой. – Не зря он так по-хозяйски ее обнимал. Наверное, это ее муж, она вышла за него, а потом встретила того, другого. Мужа она просто боится, что неудивительно».
Мне стало так горько, точно не она, а я сама страдала в заточении, как птица в клетке, без надежды, без радости…
«Глупости, – буркнула я, злясь на свое разыгравшееся воображение, поднялась со скамьи и направилась в другой конец парка, взглянула на часы. – Через десять минут они должны появиться», – пробормотала я себе под нос. Дурацкая привычка, приобретенная после смерти бабушки. Около трех месяцев я почти ни с кем не разговаривала, зато научилась беседовать с собой. Может, я чокнутая? Наверное.
Я ускорила шаги, боясь пропустить их. Но в тот день они опоздали.
Неторопливо прогуливаясь по аллее, я увидела, как открылась калитка дома напротив, трехэтажного, за высоким забором. Дом больше походил на дворец, впрочем, отсюда его особо не разглядишь, только окна третьего этажа, круглый балкон да крышу. Калитка была кованая, тяжелая. Первой появилась девушка в куртке с капюшоном, вслед за ней вышел мальчик лет трех. Впрочем, я точно знала его возраст: три года и два месяца. Знала и имя ребенка: Максим. Няню он называл Ирой. Они перешли дорогу и оказались в парке, мальчика Ирина взяла за руку, я держалась в стороне, чтобы не привлекать к себе внимания. Быстрым шагом они направились по аллее, я на значительном расстоянии шла за ними. Предосторожность совершенно излишняя, девица ни разу не обернулась.
Обобщая двухнедельные наблюдения, я могла констатировать: к своим обязанностям девушка относилась без особой серьезности. Вот и сейчас – начала болтать по телефону, как только поняла, что из окна дома ее не увидят, малыш плелся рядом, тщетно взывая к ней с каким-то вопросом. На том конце парка была детская площадка, туда они и направлялись. Площадка большая, с качелями, песочницей, засыпанной снегом, и горкой, возле которой резвилась малышня. Днем здесь всегда многолюдно, мамаши из ближайших домов приводили сюда детишек. Максим сразу же устремился к горке, забрался по обледеневшим ступенькам наверх и лихо скатился вниз. Ирина устроилась на скамейке довольно далеко от горки, на мальчика внимания обращала мало. К ней подсела какая-то дамочка, судя по всему, ее знакомая, потому что они увлеченно что-то обсуждали, теперь Ирина сидела к горке спиной. Скатившись раз десять, Максим подбежал к няне, о чем-то спросил, она кивнула, и он удалился на другой конец площадки, где ребята постарше лепили крепость из снега. Прошел час, все это время Ирина болтала с дамочкой, ни разу не взглянув в сторону мальчика. Я удовлетворенно кивнула. Все как обычно. Няня из нее никудышная. На месте родителей я бы давно ее уволила. Впрочем, те вряд ли догадываются о том, как няня с Максимом проводят время.
