1
Николай Набоков мирно разгуливал по местной городской свалке. По своему обыкновению, делал он это в гордом одиночестве, полностью довольный таким положением дел. На дворе стоял солнечный августовский день. Тридцать первое число. Эдакий последний пазл, окончательно закрывающий красочную мозаику лета и кричащий всем и каждому: «Рубикон пройден! Назад дороги нет».
Мужчине казалось, что день ничем не отличался от уже минувших, таких же знойных и безоблачных, а главное – жарких августовских дней. Да, в этом году лето было особенно жестоким и безжалостным. Осень уже поджидала за углом, готовясь вводить свои правила и мечтая о своей очереди на сезонное престолонаследие. И все же это никоим образом не меняло положения дел. Даже в тени ртутный столбик термометра неумолимо удерживал позиции на отметке в тридцать пять градусов по Цельсию. В иных местах он и вовсе добирался до всех сорока. Чистое голубое небо больше не вызывало восторга, и каждый молился о появлении хотя бы небольшой кучки мелких и неприглядных облаков. О дожде не приходилось и мечтать. Июнь и июль стали настоящим испытанием для жителей города, и многие надеялись на снисхождение хотя бы в августе. Но… в конечном итоге их бесконечное разочарование могло сравниться разве что с их перманентным возмущением.
Последняя надежда на дождь догорала в лучах обжигающего солнца.
Как-то раз, в один из таких знойных дней, Николай наткнулся среди улицы на собачий труп. То явно была жертва беспощадной жажды, вызванной мощью убийственной жары. Впрочем, мужчина подумал, что мохнатый зверь крепко спит. Да, пускай пес «дремал» с высунутым бледным языком, замутненным взглядом пустых глаз и находился в крайне неестественной позе, нашего героя это нисколько не смущало. И даже больше, Набоков подошел к несчастному созданию вплотную, дабы проявить дружелюбие и почесать четвероногого зверя за ушком.
Присев рядом с трупом, Николай с детским восторгом монотонно проводил ладонями по голове и спине животного. Так продолжалось до тех пор, пока подушечки пальцев мужчины не наткнулись на что-то скользкое и влажное, прямо в недрах собачей шерсти. Оглядев свою руку с таким изумлением, как если бы Набоков увидел ее впервые в жизни, он быстро разглядел несколько извивающихся личинок. Часть из них, сплющенная и сдавленная грубостью шероховатых мозолистых ладоней, так же подавала вялые признаки жизни.
Удивительно, но это «месиво» на пальцах совсем не испугало мужчину. Оно, скорее, напомнило Николаю нечто похожее на крем эклера из слоеного теста, которое он пробовал на ярмарке. Дело было прошлым летом на городской площади. Набокову ярмарка очень понравилась. Воспоминания нахлынули с такой силой, с какой смертельный ураган вырывал массивные деревья с корнем.
А может быть…, всего на мгновение, вспомнить вкус этого изумительного эклера?..
Впрочем, когда Николай осторожно облизнул свою руку, дабы придать своим воспоминаниям более яркий окрас, знакомого сладкого вкуса крема он не ощутил. То был вкус кислый, тухлый и исключительно тошнотворный.
Мужчину привело это в крайнее замешательство. Заподозрив что-то неладное, он тут же подался к ближайшему прохожему за разъяснениями, которые, как считал сам Николай, он должен получить незамедлительно. Вердиктом стала неутешительная и жестокая правда. Жаль.
«Страж» городской свалки очень любил собак. Любил так сильно, что без всякой брезгливости похоронил труп пса в отдаленном уголке своего «мусорного королевства». Он было хотел изловить на собачьей шерсти каждого опарыша, собрать их в кучу и положить подальше. Незачем этим, пусть и вонючим, но живым созданиям, прозябать в земле. Николай Набоков, как оказалось, любил каждую тварь одинаково.
Сейчас этот сердобольный мужчина шагал по территории свалки. Делал он это легко и непринужденно, прямо под палящим солнцем. Более того, ни одна капля пота не проглядывалась на его теле, равно как и хоть какие-либо иные признаки надвигающегося солнечного удара. Одежда мужчины была сухой, а кожа холодной. По необъяснимым причинам, величественное светило напрочь отказывалось связываться с Набоковым и вступать с ним в прямую конфронтацию, хоть и не раз до этого настойчиво предпринимало попытку за попыткой. Если бы Николай знал о том, что является невольным, но все же прямым участником какой-то неведанной ему борьбы с солнцем, он, вероятно, пришел бы в смущение.
Мужчина шагал медленно и нерасторопно. Спешить было некуда. Городская свалка, его «личное королевство», в это время дня совершенно пустовала. Набоков, не изменяя своим принципам, совершал ежедневные обходы с тем же важным видом, с каким спортсмены получают свои золотые медали, стоя на пьедестале почета и славы.
На вид Николаю было около сорока. Он имел средний рост и чрезвычайно худощавое телосложение, виной чему служили редкие приемы пищи и практически полное отсутствие сна. Впрочем, физический труд на свалке, вопреки здравому смыслу, придавал Набокову немало сил и делал его тонкую прослойку мышц необычайно крепкой.
Большие голубые глаза «мусорного стража» то и дело весело поблескивали, будто мужчина находился в состоянии постоянного алкогольного опьянения. Нижняя губа была неестественно большой и отвисшей, как если бы ее покусал десяток пчел. Болезненно красный цвет носа выглядел так, будто содержал в себе неприятнейшую респираторную инфекцию. Выражение лица Набокова было всегда недовольным и хмурым, хотя на деле это был один из самых добродушных жителей города. Редкие волосы на голове скрывала старая потрепанная шапка. Вещица обосновалась на макушке Николая еще прошлой зимой и явно была лишней в столь жаркое время года. Да только мужчине было в ней так комфортно и уютно, что даже мысль о том, чтобы снять этот головной убор, приводила Набокова в неописуемый ужас. Довершали его образ выцветшая голубая футболка, заправленная с явным упорством в рваные спортивные темно-синие штаны времен СССР. Что касается обуви, то она вполне соответствовала представлениям Николая о том, какой должна быть обувка в подобный летний знойный день. Так, ноги мужчины были облачены в дырявые носки, а те, в свою очередь, надежно скованны резиновыми шлепанцами. Все, что при себе имел Николай, —деревянная палка в руке.
