В свое время Георг Вильгельм Фридрих Гегель обосновал то положение, что анализ права необходимо не должен быть связан анализом нормы права, что следует найти «точку опоры», находящуюся вне правовых категорий, дабы их употребление, при доказывании того или иного тезиса, не детерминировало конечного вывода рассуждений, образовывая так называемый «круг в доказательстве». Такой точкой стала «Философия права» Гегеля, явившаяся генезисом Теории государства и права.
Она стала тем методом (формой познания), который определяет формы и пределы бытия правовых реалий. Но задумаемся над тем, что такое метод вообще, действительно ли реальность познается (то есть существует как нечто, находящееся за пределами метода и испытывающее его непосредственное воздействие), или же все-таки форма познания необходимо определяет предмет познания, то есть структурирует его сущность таким образом, что его свойства являются зеркальным отражением приемов метода познания?
Необходимо понимать, что метод детерминирует само знание, иными словами, восприятие мира зависит от того, как оно осуществляется. В архаичных эпохах познавать означает называть – такова сущность мифа, где существует только то, что названо. Позднее философия станет структурирующим началом познания, где «предмет» формообразуется благодаря использованию исключительно умозрительных приемов – логике. Далее наука провозгласит, что знание, истинное знание, возможно только в пределах опыта, то есть чувственного восприятия, которое посредством формирования количественного частного превращается в качественность общего (индукция). Все эти три формы познания по-разному преломляются в нашей жизни, но сущность каждой из них остается неизменной: это три разных метода неосознанного структурирования реальности, ибо восприятие последней зависит от того, что мы можем в ней увидеть посредством того или иного метода.
Вопрос о методе в рамках юридического знания тем более актуален, что научные взгляды в данной области находят свое непосредственное воплощение в действительности, – достаточно вспомнить теорию разделения властей Шарля Монтескье, правовое государство Иммануила Канта, идею коммунизма Карла Маркса. Более того, юриспруденция сегодня выполняет функцию, которая принадлежала в прошлом лишь философам – мудрецам, а позднее – церкви: она указывает направление целесообразной деятельности масс. К сожалению, до сих пор не существует четкой парадигмы восприятия бытия, которая позволяла бы с достаточной степенью уверенности анализировать, прогнозировать и структурировать реальность, что приводит к тому положению вещей, когда юридическая мысль становится «прислужницей» политических установок государства.
Любая наука вне зависимости от своей направленности необходимо должна с самого начала выработать метод, позволяющий четко разграничивать две области бытия: в «возможности» и в «действительности». Бытие в «возможности» (потенциально сущее) – это бытие вещей, опосредованных мыслью, это бытие мысли. Бытие в действительности (актуально сущее) – это чувственно воспринимаемый мир, весь тот универсум, существование которого возможно подтвердить благодаря чувственному восприятию. «Возможность» и «действительность» – это не две разных формы бытия, это его рамки, ибо возможность всегда реализуется в действительность – нет ничего такого в области мысли, чего бы мы не находили в реальности. Не поймите это буквально, мы не имеем в виду идентичность идеи и «предмета», речь идет лишь о том, что наша мысль всегда находит подтверждение своему существованию в чувствах, благодаря которым мы воспринимаем «вещи». Возможность, таким образом, с необходимостью реализуется в действительность. Процесс перехода и конечный результат его (актуально сущее) Стагирит (Аристотель) называл энтелехией. Существование чего-либо возможно только в энтелехии, то есть в форме перехода от «возможности» к «действительности». Соотношение этих двух сфер бытия можно выразить через противостояние материи и формы. Тот же Аристотель указывал на то, что материя усматривается в «возможности», а форма в действительности. Материя – это всегда хаос, выраженный в нестабильности. Действительно, нашей мысли имманентно присущи противоположности, которые являются полярными относительно самих себя, именно поэтому в «возможности» вещи присущи самые противоположные атрибуты, каждый из которых кажется неоспоримо истинным, и только в процессе энтелехии данные противоречия снимаются посредством чувственного восприятия мыслимого предмета. Причем во временном континууме действительность может быть представлена различными формами при наличии одной «возможности», это объясняется тем, что всегда реализуется только одно из противоречий. Так, например, философия, вся история философии представляет собой картину конституированных противоречий мысли, превращенных в систему восприятия реальности, modus vivendi, именно мысль детерминирует наше чувственное восприятие: мы не можем испытывать тех чувств, которых не знаем (причем под «знанием» следует понимать и знание о незнании). В этом ошибка и недостаток философии; сковывание чувственного на основе универсальной системы восприятия бытия является позитивным только в условиях, подобных тем, что предлагал Платон в своем Идеальном государстве. В заданной же системе изменчивых форм (течение времени наносит хрестоматийный глянец, искажая подлинное восприятие) это вносит хаос, порождая нестабильность. Именно наличие этого хаоса в области бытия в возможности явилось причиной чрезмерного доверия научному знанию. Наука не объясняет мир, она его истолковывает по принципу называния, что в большей степени позволяет поставить знак тождества между мифологическим и научным знанием, по способу структурирования предмета познания. Однако, следует отметить, что последствия такого онаучивания бытия человека выразились в полном смещении границ между «возможным» и «действительным» – современному человеку достаточно воспринять какую-либо информацию через медиа-средства, чтобы уже убедиться в ее неоспоримой истинности. В целом же парадигму бытия, продуцируемую наукой, можно свести к тому тезису, в соответствии с которым именно чувственное восприятие (опыт) структурирует знание, что является неверным, так как восприятие опыта всецело определяется теми «установками», которые были привнесены в нас в детстве. Таким образом, наука не дает целостности и законченности в отношении предмета познания, что необходимо порождает чрезмерное расширение бытия в возможности при отсутствии его зеркальной реализации в действительность. Данная ситуация есть основание для экзистенциальных страхов, откровенного нигилизма, перетекающего в необратимый процесс сужения сознания до самосознания.