«Комарово»
Импринт Андрея Аствацатурова
© Павел Вадимов, 2017
ISBN 978-5-4485-7678-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Настоящие книги и договоры с дьяволом пишутся только кровью. Но никто еще не ставил вопрос о качестве таких чернил. Интересно, примет ли князь мира сего манускрипт, написанный порченой кровью? Причем порченой не в каком-то суеверном смысле, типа цыганка сглазила, а в самом что ни на есть прямом. Кровью, которая медленно убивает своего хозяина, растекаясь по его венам мучительной болью.
Можно ли такой кровью писать о любви? Или получится только о смерти? Бог его знает. Надо попробовать и то, и другое.
* * *
Это имя родилось в Неаполе, где мы побывали два года назад, путешествуя по Италии. К тому времени я уже придумал для хозяйки моего сердца прозвище «волчонок», потому что она действительно была схожа некоторыми повадками с волчьим детенышем. Шутки ради я решил узнать у нашего гида, как по-итальянски будет «волчонок». «Lupetto», – ответила она, нисколько не удивившись вопросу. «А волчонок женского рода?» – «То же самое, только с окончанием на «а». Вот так моя любовь и стала откликаться на имя Лупетта.
Я всегда хотел подобрать для нее какое-нибудь оригинальное ласкательное прозвище. Только послушайте, как называют своих любимых сегодня: «солнышко», «ласточка», «зайчик»… Эти безликие клички безнадежно замылены миллионами ртов, произносящих их по поводу и без повода. «Солнышко, ты заплатил за квартиру?», «Зайчик, пива не забудь купить!», «Ласточка, я сегодня задержусь на работе» – как все это уныло и однообразно! Откровенно говоря, «волчонок» был ничем не лучше всех этих «зайчиков». Вот почему я был так рад, когда для моей любви наконец отыскалось настоящее имя и стало ясно, что ничего более подходящего придумать просто невозможно.
* * *
Если любовь моя зовется Лупеттой, то имя моей смерти – Лимфома. О Лупетте я уже начал рассказ, пришло время уделить немного внимания ее названой сестричке.
Сотворение лимфоцитов, известное в науке под названием лимфопоэз, – достаточно сложный и жестко запрограммированный процесс, который начинается в костном мозге. Как показывает практика, сбой программы на определенном этапе может вызвать нарушения дифференцировки и в конечном итоге привести к развитию самых разных смертельно опасных заболеваний, одним из которых и является Лимфома.
Причины нарушения дифференцировки клеток и механизмы развития патологических изменений, к сожалению, не совсем ясны, хотя гематологи продолжают изучать влияние традиционных для подобных заболеваний этиологических факторов: ионизирующего излучения, химических канцерогенов и неблагоприятных условий внешней среды.
Моя Неходжкинская Лимфома, в отличие от лейкозов, представляет собой злокачественную опухоль, первично возникающую не в костном мозге, а в лимфоидных тканях. Одни лимфомы имеют достаточно благополучный прогноз (выживаемость 10—20 лет), другие, мягко выражаясь, не очень (выживаемость не превышает одного года).
У меня как раз второй случай.
* * *
После нашего первого свидания на Казанском мосту я полночи думал: что же меня так поразило в Лупетте? Слова «хорошая», «красивая», «интересная» кажутся слишком банальными, да и не в них дело. В конце концов, только этого мне было достаточно лет десять назад, но не тогда, после… После всего, что случилось.
Под утро я уже начал засыпать, и вдруг дошло. Больше всего меня удивило, как я сам вел себя рядом с ней. Эгоцентрический бред, да? Просто в то время мне казалось, что я покрылся невидимой скорлупой, под которой навсегда похоронены сильные эмоции (я еще боялся сказать: чувства).
И вот стоило Лупетте посмотреть на меня, улыбнуться, поговорить со мной, и я почувствовал себя… Я снова почувствовал себя! Наутро от нее пришло письмо по электронной почте: «Мы немного похожи. Оба чуть-чуть сумасшедшие. Хотя, может быть, из разговоров со мной ты этого и не понял».
Мне тогда показалось, что понял. Но ведь без этого «чуть-чуть» жизнь казалась бы такой скучной!
* * *
Протокол химиотерапии, которой меня пичкают полгода, официально называется EPOCH, что переводится как «эпоха» или «эра». На самом деле, конечно, никакая это не эра, а просто заглавные буквы латинских наименований препаратов: доксорубицина, вепезида, винкристина, циклофосфана и преднизолона. Но для меня эта схема действительно стала эрой – похоже, последней в жизни.
По ночам в палате меня преследует один и тот же сон: я встаю с кровати, чтобы сходить в туалет, спросонья забыв взять с собой стойку с капельницами, которые подшиты к моей подключичной вене круглые сутки. Трубки, торчащие из груди, тянут за собой стойку, она падает, стеклянные бутылки с химией, как при замедленной съемке, валятся на пол и взрываются тысячами ядовитых капель, забрызгивая все вокруг. Из разорванных трубок в три ручья хлещет кровь, я зажимаю их в руках и бегу по коридору в поисках медсестры, чтобы позвала хирурга из реанимации. Но коридор пуст, сестра исчезла, я пытаюсь кричать, но из сжатой страхом гортани доносится едва слышный хрип. Ноги подгибаются от слабости, по животу растекаются холодные струйки страха, стены кружатся перед глазами, к горлу подступает комок тошноты, я теряю сознание… и в холодном поту просыпаюсь, дрожащей рукой хватаясь за капельницы, чтобы проверить – на месте ли?
Лексикону обреченных присуще чувство юмора. Как только здесь не называют стойки с висящими на них капельницами – «елками», «гирляндами» и даже «торшерами». «В туалет собрался? Торшер не забудь!» – шутил сосед с саркомой, лежавший на соседней койке. Он умер одним из первых в палате.
* * *
Встреча с Лупеттой перевернула все мои представления об ухаживаниях и романах. Первое время я ничего не хотел загадывать, ни о чем не хотел мечтать; мне было достаточно того, что она идет рядом, говорит со мной, слушает, улыбается, а ее глаза лучатся неземным светом.
«Ты, наверное, уже думаешь, что я какой-то ненормальный, – писал я ей. – Я бы и сам так решил на твоем месте. Ну не веду себя, как „мушчына“, да? Какое-то странное чувство, будто мне пятнадцать лет и я первый раз знакомлюсь с девушкой. И это после всего, что было. Что ты со мной делаешь?»
«Сразу же хочу извиниться перед тобой, – ответила она, – за свой цинизм и излишнюю прямолинейность. За то, что дала тебе повод подумать, что я жду от тебя стандартного „мужского“ поведения. Это совсем не так. Знаешь, месяц-два назад я готова была отдать все за некоторые строчки из твоих писем. Даже просто за то, что кто-то испытывает ко мне что-то похожее. „Мушчыны“ всегда строили далеко идущие планы и не видели красоты момента. С ними или без них, я умирала от сознания своего одиночества. Однажды один такой человек со счетчиком вместо сердца предложил мне выбрать для меня цветы. Он хотел георгины или розы, а я попросила лилию. Деньги были заплачены, разговор с продавщицей закончен. „Посмотри, – сказала я ему. – Как это, наверное, красиво – я и этот белый цветок на черном фоне“. – „Не представляю, как кто-то может любить лилии. Я ненавижу их вид и запах“, – ответил он. Я отвернулась и пошла со своим цветком в противоположном направлении. Больше мы никогда не виделись. Зачем я тебе все это рассказываю? Просто для того чтобы ты понял, что „нетаковость“ – это и мое качество тоже. Хотя „после всего, что было“ ты уже должен знать, что мы вряд ли надолго станем счастливы…»
