Привет всем! Алоха и намастэ!
Это первая книга серии – «Горнолыжный фольклор».
Рассказы, байки, тосты и прочие виды разговорного
апрески.
Серия называется «Это фрирайд, детка», и неспроста.
Лучшие рассказчики среди горнолыжников,
как известно, фрирайдеры.
Трассовики – люди серьезные
и к словам равнодушные.
Десятые, сотые – да! А слова, буквы – тьфу!
Горнопляжники – неопытны.
Ньюскулеры, как дети.
А бордеры знают не более трех слов – «Йо», «ха» и «гоу».
Посвящается Ля Граву, маленькому поселку в центре Французских Альп. Всем, кто там катает или только собирается. Всем, кто там живет и работает. Всем, кто любит эту горную страну, ее народ и традиции.
Надо сразу сказать, что это не путеводитель, не реклама, а почти натуральная быль. Все эти люди, места и события реально существуют. Спросите Леху – он подтвердит.
В Ля Граве нет сотен подъемников, нет тысяч отглаженных трасс, нет миллионов фешенебельных отелей. Вместо этого – ледники, скалы, лес, друзья, да еще верные лыжи и сноуборды.
По-научному катание в Ля Граве называется фрирайд. Или катание по неподготовленным склонам. А по-ненаучному – это и есть то, что бог на восьмой день дал лыжникам (и примазавшимся к ним бордерам).
Краткий словарь фрирайдера
Павдердэй – день, предвкушение которого дает фрирайдеру силы ходить на работу и жить в семье. Но когда на склоны любимых гор падает от 30 см свежего снега и более, он (фрирайдер) уже там – на склонах, в танце белого вихря.
Павдер, пух, пухляк – свежий пушистый снег. Священный символ фрирайда. Появляется в павдердэй.
Флюэнтно – плавно, быстро, уверенно, как поток ветра или воды.
Бугель – бугельный подъемник. Подъемник, у которого нет сидений и кабинок. Фрирайдер едет вверх, уцепившись за железную палку руками или задницей.
Ластоногие = бордеры. Бордеры = сноубордисты.
Кулуар – вид рельефа. Узкое крутое ущелье. Арена фрирайдерских подвигов.
Дроп – прыжок с какой-либо неровности. А также сама неровность.
Могул – флюентное катание по буграм.
Беседка (обвязка), веревка, карабины, самостраховка – вообще это амуниция скалолазов. Фрирайдеры же, облаченные в эти аксессуары, тонко намекают на сложность пройденных ими маршрутов. Но бывают случаи применения по делу.
Грэб, мисти, корк – трюки бордера в прыжке.
Валлон и Шансель – два наиболее известных в Ля Граве маршрута спуска от холодных альпийских вершин к теплым ресторанчикам поселка.
Что-то словарь затянулся. Остановимся. А если встретите в тексте незнакомое слово – просто игнорируйте его. Ведь во фрирайде нет смысла, только фан, поэтому значения слов не важны.
Voyage, voyage
Plus loin que la nuit et le jour,
Voyage
Dans l’espace inoui de l’amour.
Voyage, voyage…
Desireless, 1986
Полметра ночного морозного снега выровняли склоны так, что можно было мочить напрямую. Небольшой контруклон увел меня вправо, я притормозил и увидел Леху, летящего на здоровенный бугор, от которого начинался выкат к канатке.
– Йо-го-го! – завопил Леха, и природный трамплин выстрелил его в голубое небо. Леха взмыл метра на два, распрямился, распахнул руки навстречу ветру и выдал крик орла. Приземлился в мягкий пух, отсел было назад, но удержался, выровнялся и в разнузданном браккаже вылетел на поляну перед подсадкой. Следом выкатился на поляну и я. Леха уже снял со спины свой увесистый рюкзак и увлеченно копался в нем.
Сказочный снежный мир дышал мне в лицо, смотрел мне в глаза всеми оттенками белого. Я достал свой карманный «Кэнон» и…
…Толстяк. Невысокий бородатый толстяк сидел на перилах возле подсадки и жевал зубочистку. Где-то я его видел. Где?
Я повернулся к Лехе. Леха сделал глоток амброзии из увесистой фляги и хрипло захохотал.
– Это было оксигенно! – гроулом выдал он. Потом метнул мне флягу, выщелкнул себя из громоздких лыж и рухнул навзничь в белую пену. Яркий снег искрил в утреннем солнце.
Вчера мы заночевали в ресторане на высоте 3200 и сегодня первыми раскатали Валлон после ночного снегопада. Километры нетронутой целины возбудили нас, и наш проезд можно было снимать в ски мувисах. Были скалы и дропы, шлейфы невесомой снежной пыли, слалом среди сосен, феерические уборки и скикросс с могулом на выкате. Минуту назад мы с воплями вылетели к подсадке, и тут еще никого не было.
А сейчас сидит толстяк и жует зубочистку.
– Хай! – махнул я толстяку. – Ду ю вонт сам дринк?
Леха запустил в меня снежком и врезал гроулом прямо со своего лежбища: «…на белом-белом покрывале я-а-нваря, не прогоняй меня моро-оз…»
Ослепительно белый снежок быстро приближался к моей переносице. Он летел, вращаясь в горизонтальной плоскости на фоне ярко-голубого утреннего неба. В этот момент я посмотрел толстяка. Тот помахал мне зубочисткой так, словно он Караян или, в крайнем случае, Гергиев. Снежок подлетел совсем близко, и мне пришлось наклониться и повернуть голову. Снежок чиркнул по онейловской шапке и бессильно зарылся среди своих пушистых родственников.
Я снова взглянул на толстяка. Но ни Караяна, ни даже Гергиева на перилах уже не было. Там вообще никого не было. Леха продолжал исторгать: «…хочу побыть немного я-а-а на белом-белом покрывале я-а-нваря», постепенно переходя с гроула на скрим…
Окружающие нас елки, как настоящие горцы, в белых бурках и белых папахах, загадочно молчали.
– Леха, – окликнул я. – Эй! Старикан!
Вообще-то, Лехин ник – Стар. Но мне нравится называть его Стариканом. Просто у меня хреновая дикция и односложные слова в моем исполнении иногда понять невозможно. Да и слово «Старикан» мне нравится гораздо больше. В нем есть ритм, настроение, в нем есть брутальное секси, как говорила одна поэтесса из Риги.
Леха поднял себя и свои эндорфины с белого покрывала и воззрился на меня. В его глазах плескалась радость, энергия и блаженство. В моих – вопросы и сомнения.
– Ты видел? – спросил я.
Леха странно посмотрел на меня:
– Ты о чем?
– Там, – показал я на перила, – сидел толстяк.
Старикан широко поставил ноги, растопырил пальцы, по-диджейски задвигал руками и забормотал:
– Там сидел толстяк,
а здесь танцевал хомяк,
оттуда пришел поляк
и снова ушел в поля
с отвешенными люля.
А этот пропавший толстяк —
Может, он был холостяк?
с наколками на кистях
и понимал в снастях,
странствиях и страстях?
Манила его земля,
березы и тополя,
и вот на канатке в Ля
мы встретили… труля-ля… – наконец выдохся Старикан.
Мы осторожно подошли к перилам, где, по моим наблюдениям, ранее сидел бородач с избыточным весом. Но ни на перилах, ни рядом никаких следов не было. Сразу за перилами начинался обрыв. В обрыве тоже было безлюдно.
– Тебе показалось, – мудро и заботливо сказал Старикан.