Она показывала мне свои альбомы и целые пачки любительских снимков.
Считается почему-то, что гостям очень весело рассматривать группу незнакомых теток на дачном балконе.
– А кто этот мальчик?
– Это не мальчик. Это я.
– А эта старуха кто?
– Это тоже я.
– А это что за собачка?
– Где? Это? Гм… Да ведь это тоже я.
– А почему же хвост?
– Подожди… Это не мой хвост. Хвост это вот от этой дамы. Это одна известная певица.
– Так почему же, если певица, так ей полагается быть с хвостом?
– Гм… Не совсем удачная фотография. Такое освещение. А вот старые снимки. Довоенные. Эту особу знаешь?
Особа была лет десяти, с веселыми ямочками, с белокурыми косичками, в форменном платьице с широким белым воротником.
– Да это как будто ты?
– Ну, конечно, я.
Она долго смотрела на свой портретик, потом засмеялась и сказала:
– Этот портрет относится к периоду моего самого интересного романа. Моей первой любви.
– Да ведь тебе тут лет десять-одиннадцать.
– Ну да.
– Как же это я не знала. Расскажи, пожалуйста. Ведь ты тогда была в лицее.
– Вот, вот. Ужасный роман. У нас, видишь ли, образовался особый клуб. Не в нашем классе, а у больших, там, где были девочки уже лет четырнадцати-пятнадцати. Не помню сейчас, в чем там было дело, но главное, что все члены клуба должны были быть непременно влюблены. Невлюбленных не принимали. А у меня, в этом классе у старших, была приятельница, Зося Яницкая. Она меня очень уважала, несмотря на то, что я была маленькая. А уважала она меня за то, что я очень много читала, и, главное, за то, что писала стихи. У них в классе никто не умел сочинять стихи.
Вот она переговорила со своими подругами и рекомендовала меня. Те, узнав про стихи, сразу согласились, но, конечно, спросили – влюблена ли эта Зу и в кого?
Тут мне пришлось признаться, что я не влюблена. Как быть?
Я бы, конечно, могла наскоро в кого-нибудь влюбиться, но я была в лицее живущей и ни одного мальчика не знала.
Зося очень огорчилась. Это было серьезное препятствие. А она меня любила и гордилась мной.
И вот придумала она прямо гениальную штуку. Она предложила мне влюбиться в ее брата. Брат ее, гимназист, молодчина, совсем взрослый – ему скоро будет тринадцать.
– Да ведь я же его никогда не видала!
– Ничего. Я его тебе покажу в окно.
Пансион у нас был очень строгий, вроде монастыря. В окошко смотреть было запрещено и считалось даже грехом. Но старшие девочки ухитрялись в четыре часа, когда из соседней гимназии мальчики шли домой, подбегать к окошку, конечно, поставив у дверей сигнальщика. Сигнальщик, одна из девочек по очереди, в случае опасности должна была петь «Аве Марию» Гуно.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
