«Всегда найдутся неложные свидетели истины»
В Петербург генералиссимус Суворов в последний раз въехал 20 апреля 1800 года. Въехал в самом обыкновенном дорожном возке под покровом сумерек, остановившись в доме № 23 у мужа своей племянницы Дмитрия Хвостова на Крюковом канале. Въехал будто бы тайком и очень медленно протащился по сонным столичным улицам. В доме Хвостова ему была оставлена князем Долгоруким записка, в которой говорилось, что Суворову запрещено являться к государю. Имя полководца исчезнет со страниц газет. У него заберут любимых и преданных адъютантов. Все это не могло не сказаться на здоровье семидесятилетнего человека. Его дни сократит именно эта опала. Заболев еще в дороге, он сляжет.
Когда граф Кутайсов, любимец самого императора, потребует отчета в его действиях, Александр Васильевич ответит без утайки:
– Я готовлюсь отдать отчет богу, а о государе я теперь думать не хочу…
А ведь еще вчера Суворову рукоплескала вся Европа! Еще вчера ему готовился в столице торжественный прием. «Для него были отведены комнаты в Зимнем дворце. В Гатчине его должен был встретить флигель-адъютант с письмом от государя. Войска предполагалось выстроить шпалерами по обеим сторонам улиц Петербурга. Солдатам предписывалось встречать генералиссимуса барабанным боем и криками “ура”, при пушечной пальбе и колокольном звоне, а вечером приказано было зажечь иллюминацию. Но…
В России Суворова ждал не триумф, а опала», – констатирует Михаил Сафонов.
И после чего. После того, как Итальянский и Швейцарский походы Суворова в 1799 года – это поистине та самая вершина полководческого искусства Александра Васильевича Суворова, к которой он шел более пятидесяти лет своей военной службы, участвуя в семи войнах и проведя более шестидесяти сражений, не проиграв не одного.
Например, последним крупным сражением в ходе Итальянского похода стало сражение при Нови. А результатом: освобождение в короткие сроки Северной Италии от французского господства. Именно за эту победу русского оружия император Павел I повелел оказывать Суворову такие же почести, какие до этого оказывались только императору.
Швейцарский поход по своему размаху и продолжительности стал одним из крупнейших для своего времени военных событий на горном театре военных действий. В этом походе проявились как полководческий гений Суворова, так и тактическое мастерство русских командиров. И на этот раз император Павел не отказал себе в удовольствии высоко оценить действия полководца: «Побеждая всюду и во всю Вашу жизнь врагов Отечества, Вам не доставало одного – преодолеть и самую природу, но Вы и над нею одержали верх». А уж почестям полководцу от императора бы не счесть…
Как пишет Михаил Сафонов, пока Суворов «на глазах изумленной Европы вписывал одну из замечательных страниц в историю военного искусства, Павел оказывал неизменное благоволение полководцу: 8 августа возвел его в княжеское достоинство, 24-го приказал отдавать военные почести, подобные отдаваемым особе государя, 28 октября присвоил ему звание генералиссимуса, повелел подготовить проект статуи, прославляющей суворовские победы».
Но, вместо более чем заслуженного триумфа, все закончилось новой и последней жестокой опалой. До сих пор поводом к ней называли и называют достаточно банальную причину. Якобы в Итальянском и Швейцарском походах Александр Васильевич держал при себе дежурного генерала, что полагалось иметь только монарху. Однако существует и другая версия, более подлинная. Будто бы еще при воцарении императора Павла в ближайшем окружении генералиссимуса вынашивались планы государственного переворота. Военные преобразования царя вполне заслуженно встретили резкое сопротивление в военных кругах. И особенно в окружении Суворова, который всегда открыто выражал Павлу свою оппозиционность. Парадоксально, но факт, когда над головой полководца сгустились тучи, его назначили главнокомандующим армией, действующей в Италии.
Новую опалу сократила смерть… Он умирал, и придворный врач Гриф тер генералиссимусу виски спиртом. На смертном одре он то бредил, то уходил в забытье. Одни голубые глаза еще продолжали жить на восковом лице, когда он их с трудом открывал.
Незадолго до кончины Суворов пожелал видеть поэта Гавриила Романовича Державина и, улыбнувшись, спросил его:
– Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?
– По-моему, – ответил тот, – слов много не нужно: «Тут лежит Суворов!».
Глаза Суворова засияли:
– Помилуй бог, как хорошо!
6 мая во втором часу дня он скончался. Этот майский день был ясным, не по-петербургски погожим. Вынос тела состоялся 12 мая в 9 часов утра… «Хоронили его как фельдмаршала, а не как генералиссимуса, – уточняет М. Сафонов. – За гробом шли только три армейских полка. Гвардию, за исключением конногвардейцев, не нарядили на похороны под предлогом усталости после парада. Зато весь Петербург вышел на улицы попрощаться с полководцем. Писатель Н. Греч вспоминал, что невозможно было добраться до дома Суворова: улицы загромоздили экипажи и заполнил народ.
