Баба Паша была старой всегда, сколько я себя помню, столько помню и ее – всегда одинаковая: маленькая, скрюченная, в теплой фуфайке и зимой и летом. На голове два платка, из-под которых выбиваются седые пряди. Она жила одна в побеленной хатенке на самой окраине села возле старого непролазного леса, ни с кем близко не дружила, на скамейке с другими бабулями не сидела, хозяйство не держала. Кажется, она даже в магазин никогда не ходила. Огородик маленький, поговаривали, у нее был, но росло ли там что-то, неизвестно. Со всех сторон огород высоким бурьяном да кустами зарос.
О существовании этой странной женщины односельчане вспоминали только по вечерам, когда на закате со стороны ее дома начинали доноситься глухие звуки молотка – почему-то на ночь она всегда заколачивала дверь изнутри на гвоздь. В сельской местности, где все на виду, и все друг о друге знают, она со своими странностями не прижилась. Мой дедушка рассказывал, что переехала она к нам в деревню много лет назад. Поначалу бабы пытались подружиться с ней, узнать откуда она, как к нам попала и почему у нее нет родственников, но так и не сумев наладить контакт, потихоньку отстали.
Кто-то пустил слух, что старушка из крайней хаты —ведьма. Бабой Пашей стали пугать детей. Мой дедушка в колдовство не верил, и слухи эти не подтверждал, а вот бабушка моей соседки Катьки верила. Подруга частенько рассказывала мне всякие жуткие истории, что по ночам баба Паша превращается в кошку или в собаку и бегает по селу. Мы боялись ходить мимо ее дома, а если оказывались там, то неизменно скручивали в кармане дули. Почему-то среди детей эта композиция из пальцев считалась средством защиты от нечистой силы.
Однажды Катька прибежала ко мне с утра с потрясающей сознание новостью, которую поведал подруге старший брат – возле дома Ведьмы ночью бродило привидение. Компания подростков в темноте углядела светлый мужской силуэт, плавно перемещавшийся по двору бабы Паши. Силуэт показался им прозрачным и бесшумно парящим над травой.
С тех пор мы еще сильнее заинтересовались таинственным домом, и тоже мечтали увидеть привидение, чтобы не отставать от старших товарищей.
Помню, мы гуляли по селу, и один из мальчишек, Юрка, на спор рискнул перелезть через Ведьмин забор и заглянуть в окно. Все остальные стояли в сторонке «на низком старте» и настороженно наблюдали, готовые в любой момент сорваться и убежать. Юрка, прислонившись лбом к темному стеклу, лицом к лицу встретился взглядом с бабой Пашей, от неожиданности он вскрикнул, упал, потерял ботинок, обо что-то сильно порезал ногу, но, не чувствуя боли, бежал босой с этой распоротой ногой вместе с нами целый километр, оставляя за собой следы крови. Мы тогда здорово испугались, и пока бежали нам слышались монотонные громкие удары молотка, будто баба Паша заколачивала в свою дверь много-много гвоздей, вместо одного.
После этого случая, мы понапридумывали еще несколько баек о колдовстве странной старухи и пересказывали их другим детям. Кому-то из нашей компании тогда почудилось, что из трубы выпрыгнула черная кошка, кто-то заметил силуэт бабы Паши одновременно не только в окне, но и на том конце села, в который мы устремились с бегством. А Юрка потом вообще несколько дней не выходил гулять, ему даже вычитывали испуг на воске.
***
Я была уже взрослой, когда баба Паша умерла. Неожиданно в селе объявился какой-то ее родственник, который и хоронил ее. Старый, сморщенный, горбатенький, но довольно бодренький старичок, который представился Иваном Петровичем. На вопросы он отвечал неохотно, да и с речью у него были проблемы, похоже дедуля когда-то перенес инсульт. После похорон Иван Петрович остался жить в опустевшей хате, поначалу, как и покойная бабка – отшельником. Но потом все же стал иногда выбираться в свет: то с одним соседом поговорит, то с другим. Не сразу, но страшная тайна бабы Паши —ведьмы раскрылась…
***
Много-много лет назад Иван с Прасковьей жили в маленьком поселке под Саратовом. Они полюбили друг друга еще в юности. Прасковья была очень видной девушкой – первой красавицей в поселке. Когда началась война, Ивана забрали на фронт. Невеста верно ждала его четыре года, даже не зная, жив ли любимый. Слезы лила, письма безответные писала. Когда объявили об окончании войны, счастливая Паша по полуразрушенному поселку бежала на почту, чтобы узнать нет ли весточки от Ивана. И вдруг на нее напал пьяный хулиган, зажал у глухой стены изуродованного бомбежкой дома, заткнул рот ладонью. А людей, как назло, с той стороны улицы никого не было. Паша пыталась кричать, отбиваться, но все без толку. Вот уже негодяй повалил ее на траву, и вдруг, странно икнув, обмяк, а на платье девушки закапала кровь… По странной иронии судьбы, Иван возвращался в родной поселок в эту самую минуту, этой тропинкой. Он и ударил хулигана по голове дубинкой.
Странная это была встреча. Слезы бесконечной радости и страх смешались в голове влюбленных. Оставив тело бандита в безлюдном переулке, взявшись за руки под всеобщую послевоенную суматоху сбежали Иван с Пашей из своего поселка.
Так во время скитаний они и оказались в нашем селе. После всего случившегося: после войны и долгой разлуки с любимым, после постоянного страха и неведения, после попытки изнасилования, и убийства того пьяного, у Паши немного рассудок помутнел. Казалось ей постоянно, что вот-вот за Иваном придут – арестуют и в тюрьму посадят. Хотя они точно и не знали, убил ли Ваня этого хулигана, или тот просто сознания лишился.
Паша не хотела больше разлучаться с Иваном ни на минуту, страх расставания очень крепко засел в ее голове. Она винила себя во всем случившемся, тяготилась всю жизнь тем, что такой страшный грех любимый из-за нее совершил. Много раз думала о том, что надо пойти в милицию и сознаться во всем, сесть за решетку вместе. И камень этот с души наконец-то снять. Останавливало ее только то, что законов она не знала – вдруг их в разные тюрьмы посадят, или вообще Ваню одного осудят, а ее на волю отпустят. А ей без него жизнь не мила!
***
В это невозможно поверить, но Паша успешно прятала любимого от людских глаз больше шестидесяти лет. Дом на окраине возле глухого леса, репутация сумасшедшей ведьмы, крепкое здоровье и неприхотливость в еде помогли паре всю жизнь прожить в деревне невычисленными. Это же надо! Ведь никто их за это время не искал, никто ничего не заподозрил! Об Иване вообще ни одна живая душа в селе не догадывалась! Ну а что? Свежим воздухом он дышал за двором в лесу. Дрова, грибы и зайчатину приносил оттуда же, на огороде пшеницу выращивали, да еще там картошка росла, огурцы и морковь. Так что – не голодали. Половину урожая – на еду, другую половину – на семена. Так вот и жили. К трудностям в военные годы оба приучены, бытовых лишений и безденежья Иван с Пашей не боялись. Иван не перечил возлюбленной, соглашался жить, как привидение. Опасался за ее душевное здоровье. Поначалу такой образ жизни спасал Прасковью от страха разлуки и окончательной потери рассудка, потом стал привычным, а потом стало казаться, что по-другому и не может быть. Прожили они до глубокой старости в своем мирке в ветхой хатенке, не общаясь с людьми, не обращаясь к врачам, не имея ни документов, ни денег. И ничего им было не надо. Только, оставшись один, дед Иван затосковал… Стал разговаривать с людьми, рассказывать эту историю. Теперь он рассказывал обо всем, не боясь.
