мы шли маршрутом средь высоких гор,
стада по узким тропам пробрались:
их ждал за перевалами простор,
там можно до самой зимы пастись.
один оленевод со мною шел:
лицо в морщинах, узкие глаза,
курил он трубку и собаку вел,
все время поправлял чехол ножа.
я оглянулся и сказал: «Темно.
как это место называют здесь?»
«Красавиц Девять названо оно, —
пастух ответил, – Девять там невест»
не вынимая трубки изо рта,
он не спеша продолжил свой рассказ:
«Однажды здесь пропали все стада,
и те, кто с ними был, и те, кто пас.
шаман решил, чтоб отвести беду,
ущелью надо жертву принести,
и чтобы дух себе мог выбрать ту,
Красавиц Девять надо привести.
по стойбищам старейшины пошли —
отцы молчали, матери же – в крик,
когда их дочь-красавицу вели,
и вскоре в ожидании мир притих.
собрали их у ветреной скалы,
шаман запрыгал дико у костра,
туманом черным, словно из золы,
накрылась молчаливая гора.
никто не плакал.
только ветер выл,
голодным псом бросался на костер.
шаман в ярар ударил, и застыл,
и страшно руку над собой простер.
потом очнулся, к девушкам пошел,
кусками шкуры завязал глаза,
как будто был на них безумно зол…
и первая шагнула не дрожа…
беззвучно красота летела вниз
и пропадала в темноте без дна…
и тучи гуще над горой сошлись,
чтоб смерти жадность не была видна…»
Вновь дым из трубки выпустил старик
и посмотрел куда-то далеко,
а я сорвал цветок, помедлил миг
и бросил его между облаков.