Кругом полно воды, но не той, которую я люблю: бутылочного цвета, горько солёной, после неё шелушится кожа, и волосы, высыхая, торчат в разные стороны сосульками. Эта же, больше похожая на чернила, стоит неподвижными зеркальцами меж кочек, поросших пожелтевшей осокой. Глянь в неё и увидишь свое резко очерченное тёмное отражение.
Чёрная вода, воняющая гнилью, течёт по пальцам, пачкает край рукава моей нелепой блёкло оранжевой свифтшотки с мелким узором, состоящим из геометрических фигур. Треугольники и квадраты, сплетаясь между собой, образуют неприятную рябь так, что глаза ломит. Мне моя кофта нравится – в ней спрятан тайный смысл, и в чём прикол со стороны не понять.
Я с головы до ног перемазан болотной жижей, джинсы по колено мокрые, и в кроссовках хлюпает. Но это не важно. Рука, крепко сжимающая холодный металл с острыми режущими гранями, превратилась в заводь боли, растекающейся ледяными ручьями по телу. Тёмная кровь смешивается с чёрной водой – в наступивших сумерках их не отличить.
Мое лицо мокро от слёз, в свои четырнадцать я ещё не разучился плакать. Из груди рвётся громкое рыдание больше похожее на лай осипшего пса. У меня появляется желание уйти туда, в сторону реки Рймни, где глубокая топь, и никогда больше не ощущать той печали и смертной тоски, что с неимоверной силой давит на моё сердце. Но я поворачиваю назад, обратно к шоссе Ровер-уэй. Я должен это сделать ради своего младшего брата Брайана, ради Сэнни и своей семьи.
Под ногами постепенно становится суше, из-под подошв не сочится чёрная влага. Кругом тихо, лишь печально шумит пустыми стеблями сухой, увядший тростник – готовый атмосферный сэмпл. Злой пронизывающий ветер октября уныло завывает в темнеющем небе, он с силой налетает на меня, пробирает до костей, заставляет дрожать. Кофта из трикотажа не греет, а куртку я оставил мёртвому Браю. Она ему очень нужна, ведь он в одной лишь заляпанной пылью и землёй футболке, на которой с трудом угадывается полустёртый рисунок – специально отпечатанное на принтере изображение Люка Скайуокера, – мой подарок на его день рождения.
Я купил тайком белую футболку, скачал из «гугла» картинку и съездил в торговый центр на Квинс-стрит, с трудом отыскав небольшую клетушку, где делали печать по ткани. Парень, занимавшийся распечаткой, пообещал, что принт продержится в лучшем случае год и не слезет после многочисленных машинных стирок. Минимум усилий и затрат, но Брай был доволен. Он, как только развернул мой подарок, тотчас натянул на себя футболку и больше её не снимал, даже спал в ней. Его день рождения был около двух недель назад, в субботу, восьмого октября.
Время пролетело незаметно и уничтожило, растащило на отрезки почти всю мою жизнь.
Глава 1
Девятое октября. Intro[4]
Точно помню с чего и где всё началось.
В воскресенье, почти под вечер, мы с Брайаном стояли на парковке перед средней школой, где я учился.
Эта чёртова школа была построена на месте осушенного болота и какой-то умник из городской управы не нашёл ничего лучшего, как дать ей название: «Высокие Ивы». Ребята из Сплотта дразнили нас болотными жабами, «икрой» лягушки Пепе. И действительно, после хорошего дождя футбольное поле, расположенное за двухэтажным зданием школы, превращалось в топь, по которой мы, облепленные со всех сторон грязью, бегали за мячом и дико верещали; наши голоса, совсем ещё не устоявшиеся, срывались на дискант.
Не люблю спорт, тем более футбол. В случае нашего проигрыша команда в полном составе принималась наезжать на меня, что я всем мешаю и лучше бы вообще сидел во время игры на скамейке запасных. Я бы так и делал. Но наш тренер уцепился за меня, увидев однажды, как я быстро бегаю, и решил воспитать второго Гарета Бэйла.
От предков мне достался высокий рост. К четырнадцати я вымахал на пять футов и одиннадцать дюймов, но страшно стесняюсь своей долговязости и потому постоянно сутулюсь. Этакий вопросительный знак со светлыми космами, торчащими в разные стороны. С фейсом мне тоже не повезло: оттопыренные уши плюс кривые зубы. Мою семью можно было отнести к среднему классу, у нас хватило бы денег, чтобы оплатить услуги стоматолога и поставить мне брекеты, но мой предок посчитал, что я и так обойдусь. В общем, я нескладный, с длинными конечностями, которые постоянно заплетаются. Бегая, я их подволакиваю, а когда иду по ровному асфальту, то спотыкаюсь о мелкие камушки, и те раскатываются в разные стороны. Создается такое впечатление, что они появляются из-под земли и сами лезут мне под ноги. Одноклассники меня недолюбливают. Хотя мягко сказано – я всегда был изгоем. За светлую гриву (специально весь последний год отращивал патлы, чтобы досадить отцу) и за мою неуклюжую, вихляющую походку меня дразнят тупой блондинкой.
Я ненавижу цвет своих волос, презираю себя убогого, не перевариваю одноклассников и остальных ребят из средней школы «Высокие Ивы». В Америке, подобные мне отщепенцы берут в руки оружие и приходят в свой класс с единственной целью: превратить всех в кровавый фарш. Но я живу не в Соединённых Штатах, а в долбанном Уэльсе, где даже мой отец, служащий в дорожной полиции Кардиффа, пистолет в руках ни разу не держал.
В тот день Брайан в первый раз пропал.
Накануне, в свой день рождения, он, после поздравлений от семьи с наступившим в его жизни восьмым годом жизни, отправился с мамой в развлекательный центр «Жираф», куда должны были прийти все его многочисленные друзья в сопровождении своих родителей. Брай был популярным мальчишкой, любил скопление народа, мог запросто подойти к кому-нибудь на улице и завести разговор. Меня его способность находить общий язык с совершенно незнакомыми людьми удивляла. Я так не мог – посторонние меня напрягали. Рядом с ними я ощущал себя косноязычным, боялся ляпнуть лишнего, и всегда считал, что окружающие видят вместо меня чучело. Потому-то и не пошёл с ними, а остался дома, придумав на ходу отговорку, что мне необходимо позаниматься математикой и подтянуть английский. Не хотелось тратить субботу на возню с мелкой школотой в детском кафе. Слушать, как они визжат и хохочут, стоит одному шепнуть на ухо другому тайком от взрослых какое-нибудь сальное словцо, типа, сисечки. Оно будет передаваться дальше по цепочке, и каждый станет при этом дико ржать, брызгая слюной в разные стороны, и шмыгать соплями.
Они вернулись домой уже под вечер, Брай был задумчив, и мне показалось, что чем-то недоволен, но я не придал этому большого значения, и зря.
А на следующий день разразился очередной скандал. Буря давно назревала в нашей семье. У нас всегда так было, раз в неделю отец устраивал грандиозный концерт, который всегда приходился на выходные. Всё начиналось с неосторожно сказанного слова, неправильно выбранной интонации и пошло-поехало. В ход шла посуда, изредка – в период сильного кипения отцовского котелка, – кухонная утварь, страдали стены, не говоря уже о нашей нервной системе. Препирательства перерастали в свару, а та в свою очередь в грызню. Причем за звук и спецэффекты отвечал отец, а мы лишь молчаливые зрители, не имевшие права вносить изменения в его захватывающее шоу.
