Темным зимним днем, когда над лондонскими улицами навис такой густой и вязкий туман, что фонари не тушили и они горели, как ночью, а в магазинах зажгли газ, по широким мостовым медленно катил кэб, в котором рядом с отцом сидела странная девочка.
Она сидела, подобрав под себя ноги и прислонясь к отцу, который обнимал ее одной рукой, и глядела в окно на прохожих – в ее больших глазах застыла непонятная, недетская задумчивость.
Она была так юна, что задумчивость никак не шла к ее маленькому личику. Странно было бы увидеть ее и на лице двенадцатилетней девочки, а Саре Кру было всего семь. Надо признаться, впрочем, что она часто задумывалась или мечтала о чем-то своем, необычном, и всегда, сколько себя помнила, размышляла о взрослых и о том мире, в котором они живут. Ей чудилось, что она уже прожила долгую-долгую жизнь.
Она вспоминала путешествие, которое только что совершила вместе с отцом, капитаном Кру. Она видела огромный корабль, на котором они плыли из Бомбея, молчаливых ласкаров,[1] тихо снующих вокруг, детей, игравших на жаркой палубе, молодых офицерских жен, которые заговаривали с ней, а потом смеялись ее словам.
Больше всего ее занимала мысль о том, как все это странно: только что она жила под индийским солнцем, потом вдруг очутилась посреди океана, а теперь вот ехала в незнакомом экипаже по незнакомым улицам, где днем было темно, как ночью. Ей это казалось столь удивительным, что она только прижималась поближе к отцу.
– Папочка, – произнесла она так тихо, что голос ее прозвучал таинственно. – Папочка…
– Да, милая? – отвечал капитан Кру, покрепче обнимая ее и заглядывая ей в лицо. – О чем это задумалась моя Сара?
– Это то самое место? – прошептала Сара, прижимаясь к нему еще ближе. – Да, папочка?
– Да, маленькая, это оно. Мы наконец приехали.
И хотя Саре было всего семь лет, она знала, что ему сейчас так же грустно, как и ей.
Вот уже несколько лет, думала она, как он стал приучать ее к мысли об этом «месте» (так она всегда его называла). Мать Сары умерла при ее рождении, Сара ее не знала и не скучала о ней. Во всем свете у нее не было никого, кроме ее молодого, красивого, богатого и любящего отца. Они часто играли вместе и были очень привязаны друг к другу. О его богатстве Сара узнала случайно: кто-то говорил об этом при ней, думая, что она не слышит; а еще она слышала, так они говорили, что и она, когда вырастет, будет богата. Она не знала, что это значит. Она всегда жила в красивом бунгало[2] и привыкла к тому, что в доме множество слуг, которые кланялись ей и называли «мисси сахиб»[3] и во всем ей уступали. У нее были игрушки, домашние животные и нянюшка «айя»,[4] которая ее боготворила, и понемногу она привыкла к тому, что у людей богатых все это есть. Впрочем, больше она ничего об этом не знала.
За всю ее короткую жизнь Сару тревожила лишь одна мысль: это была мысль о том «месте», куда ее когда-нибудь отошлют. Климат Индии вреден детям – при первой же возможности их увозят, обычно домой в Англию, где определяют в школу-пансион. Она видела, как уезжают другие дети, слышала, как родители обсуждают полученные от них письма. Она знала, что и ей придется уехать, и, хотя порой ее увлекали отцовские рассказы о путешествии через океан и о неведомой Англии, мысль о том, что ей придется с ним расстаться, ее тревожила.
– А ты не мог бы поехать со мной в это место, папочка? – спросила она, когда ей было пять лет. – Может, и ты тоже поступил бы в школу? Я бы тебе помогала с уроками.
– Ты там не долго пробудешь, моя маленькая, – всегда отвечал он. – Это хороший дом, там будет много девочек, и вы будете вместе играть, а я буду присылать тебе много-много книжек. Ты так быстро вырастешь, что тебе покажется, будто и года не прошло, а ты уже стала такая большая и умная, что сможешь вернуться и заботиться о своем папочке.
Сара любила думать об этом. Вести хозяйство, ездить с отцом верхом, сидеть во главе стола, когда он будет давать обеды; беседовать с ним, читать его книги – лучшего она не могла бы себе и представить, а если для этого нужно поехать в Англию, что ж, придется! Общество других девочек ее не привлекало. Но хорошо, если у нее будет много книжек. Книжки Сара любила больше всего; впрочем, она и сама часто придумывала разные истории. Иногда она рассказывала их отцу, и ему они нравились.
– Что ж, папочка, – произнесла чуть слышно Сара, – если мы приехали, придется с этим примириться.
Услышав такие недетские речи, капитан рассмеялся и поцеловал ее. Сам он никак не мог с этим примириться, хотя и понимал, что лучше об этом не говорить. Он так привык к обществу своей дочурки-причудницы, что знал: ему будет очень грустно, когда он вернется в Индию, в пустое бунгало, а навстречу ему не выбежит маленькая фигурка в белом платьице. А потому, когда кэб повернул на большую мрачную площадь и остановился перед большим домом, он только обнял дочку покрепче.
Это было большое кирпичное мрачное здание, точь-в-точь такое же, как все соседние дома, только на парадной двери блестела медная дощечка с выгравированными на ней черными буквами:
>Мисс Минчин
>ПАНСИОН
>ДЛЯ БЛАГОРОДНЫХ
>МОЛОДЫХ ДЕВИЦ
– Вот мы и приехали, Сара, – сказал капитан Кру, стараясь, чтобы голос его звучал как можно бодрее.
Он поднял Сару и поставил на землю, а потом они поднялись по ступенькам и позвонили в дверь. Позже Сара не раз размышляла о том, что дом каким-то странным образом походил на самое мисс Минчин. Дом был солидный; в нем стояла всевозможная мебель, но все казалось на удивление некрасивым, даже из кресел будто кости торчали. Мебель в холле была жесткой и блестела от полировки, даже круглые щеки луны, украшавшие циферблат стоявших в углу высоких часов, были ярко начищены и имели суровый вид. В гостиной, куда провели Сару и ее отца, лежал на полу ковер с узором из квадратов, стулья были квадратными, а на мраморной каминной доске стояли тяжелые часы.
Сара уселась на жесткий стул красного дерева и обвела комнату быстрым взглядом.
– Мне здесь не нравится, папочка, – сказала она. – Впрочем, я думаю, что солдатам тоже не нравится идти в бой – даже самым храбрым!
Капитан Кру расхохотался. Молодой и веселый, он любил странные речи своей дочери.
– Ах, что я буду без тебя делать, малышка? – вскричал он. – Кто мне будет говорить такое? В этом с тобой никто не сравнится!
– Но почему ты всегда над ними смеешься? – спросила Сара.
– Потому что мне весело тебя слушать, – отвечал он и снова рассмеялся.
А потом схватил ее в объятия и крепко поцеловал – лицо у него вдруг стало серьезным, и на глаза как будто навернулись слезы.
В этот миг в гостиную вошла мисс Минчин, и Сара тотчас решила, что она очень похожа на свой дом: высокая и мрачная, солидная и некрасивая. У нее были большие, холодные, как у рыбы, глаза и широкая, холодная, как у рыбы, улыбка. Увидев Сару и капитана Кру, мисс Минчин заулыбалась еще шире. Она слышала о капитане много приятного от дамы, которая рекомендовала ему ее школу, а главное – что он богат и не пожалеет расходов на свою дочку.
